Катилинарии. Пеплум. Топливо - Амели Нотомб

Даниель. Замолчи! Ты сама поборолась с бесом, должна бы знать лучше, чем кто-либо, как это гадко, – да ты сама только что сказала.

Марина. Нет, Даниель. Жизнь – это другое дело, да и я, знаешь ли, далеко не ангел.

Профессор. Что-что, а за это я могу поручиться.

Марина. Если бы ты знал, до чего это было мерзко с профессором, ты бы понял, как мне нужна эта книга. Мне нужно, мне так необходимо знать, что на земле еще осталось хоть что-то прекрасное!

Даниель. Жалкое утешение. Книга – это тебе не красивая безделушка, на которую смотрят, чтобы забыть уродство этого мира, Марина.

Марина. Да ну? А что же тогда?

Даниель. Книга – это детонатор, поднимающий людей на борьбу.

Марина. Будь это так, люди бы боролись. А они не борются, ты же видишь.

Профессор. Я устал ему это повторять, Марина.

Даниель. Чья бы корова мычала! Зарубите себе на носу: вы не можете быть никому примером и не имеете права никого ничему учить.

Профессор. Ладно, ладно.

Даниель. Пойми, Марина, если ты и вправду думаешь то, что говоришь, значит, мы проиграли войну.

Марина. Мы ее проиграли, Даниель! И перестань разглагольствовать: твои словеса о надежде и достоинстве слишком циничны сейчас, когда война проиграна!

Даниель. Ты бы, конечно, предпочла, чтобы я вывалялся в грязи, уподобившись тебе?

Марина. Опять словеса! Я не валяюсь в грязи. На моем месте ты сделал бы то же самое. Ты просто не знаешь, потому что тебе никто не предлагал. Может, об этом-то ты и жалеешь в глубине души: не повезло тебе, не предложили.

Даниель. Чем выслушивать такое, лучше оглохнуть!

Марина. Я молода и красива. И прекрасно знаю, что, будь я старой и безобразной, у меня не было бы никакой возможности согреться. Теплое тело в моей постели стало для меня одним из условий выживания. Так что не говори мне, что война проиграна.

Даниель (рывком стаскивает ее со стула). Тебе доставляет удовольствие говорить мерзости, да?

Марина. Да! Это последнее удовольствие, которое мне осталось!

Даниель (швыряет ее на пол). Мразь! (Бросается на нее. Они борются, катаясь по полу, как дети, дерутся, кусаются; время от времени слышен слабый сдавленный вскрик Марины. Профессор тем временем встает и разжигает огонь в печке.)

Марина. Подлец! Ты же знаешь, что ты сильнее!

Даниель. Хочу в этом убедиться! (Борьба продолжается, становясь все более двусмысленной: теперь кажется, что они занимаются любовью.)

Марина. Подумать только, я ведь тебя любила!

Даниель. Подумать только, меня ведь умилял твой ангельский вид! (Борьба продолжается.)

Профессор тем временем перенес все десять книг к печке и, открыв дверцу, бросил туда девять томов. Последний он держит в руке, стоя у печки на коленях.

Профессор (ласковым отеческим голосом). Дети мои, я уверен, что вы славно согрелись в этом ближнем бою, но мне все же жаль, что вы упускаете тепло большой литературной топки.

Борьба тотчас прекращается. Оба вскакивают.

Даниель. Он сжег все книги! (Хватается за голову.)

Профессор. Не все: одна осталась… догадайтесь какая.

Марина (бежит к печке и падает на колени рядом с профессором). «Бал в обсерватории»!

Профессор. Угадали, детка. Я ждал вас, чтобы решить ее судьбу.

Марина. О, не сжигайте ее, пожалуйста!

Профессор. Не знаю… Это прекрасная книга, но чем она может нам помочь, Марина?

Марина. Кроме нее у нас не осталось ничего прекрасного. Она может помочь нам забыть войну.

Даниель (тоже садится на пол, брезгливо морщась). Мне кажется, пожар Александрийской библиотеки был поставлен с бо́льшим вкусом, чем этот дешевый спектакль.

Профессор. Надолго забыть войну она нам не поможет.

Марина. Не важно, профессор, нам ведь и осталось недолго. Пусть эта книга живет до нашей смерти!

Профессор. Что-то мне не нравится ваш внезапный идеализм. Не вы ли предаетесь со мной животной похоти? Почему же, стоит зайти речи об этом романе, вы пылаете жертвенным огнем, преображаетесь в святую? Кончится тем, что я ее возненавижу, эту книгу!

Марина. Бросьте, не надо ревновать к книге!

Профессор. Хорошо, не буду. Только скажите, что вы – животное.

Марина. Я животное!

Профессор. Скажите, что в вас не осталось ничего человеческого.

Марина. Во мне не осталось ничего человеческого!

Профессор (относит книгу к дверце печки). В таком случае вам все равно? Я могу уничтожить эту книгу?

Марина. Нет, пожалуйста, не надо, мне не все равно! (Привстает со стула, хочет остановить его.)

Профессор. Стало быть, вы солгали. Вы еще не совсем животное. Человеческое в вас еще осталось: эта книга. И чтобы наказать вас за ложь, вот какая участь постигнет вашу последнюю крупицу человеческого. (Бросает книгу в огонь.)

Марина. Нет! (С ужасом смотрит, как пламя пожирает книгу. Несколько мгновений сидит оцепенев. Потом переводит взгляд на профессора, смотрит на него с безграничной ненавистью.) Я не хочу вас больше видеть! (Вскакивает и убегает за кулисы.)

Профессор (громко, тоном радушного хозяина). Куда же вы? Не уходите! Погрейтесь у этого славного огня! Ох, до чего же глупы женщины!

Даниель. Ну слава богу, от сердца отлегло: она не такое чудовище, как вы.

Профессор (игриво улыбаясь). Выше головы не прыгнешь.

Даниель. Куда она побежала, зачем?

Профессор. Как, вы не знаете?

Даниель. А вы знаете?

Профессор. Конечно. Она мне давно говорила, что, когда у нас не останется книг, пойдет прогуляться по главной площади. Кажется, это теперь модный способ самоубийства.

Даниель. Что? (Бежит за кулисы вслед за Мариной.)

Профессор (посмеивается, греясь у печки). Вот так, теперь все тепло достанется мне одному! (Глубоко, с наслаждением вздыхает.) Эта парочка меня уже достала. (Закрывает дверцу печки.) После можно будет сжечь еще стул (говорит медленно, будто экономит слова так же, как топливо), потом второй, ну а когда ничего больше не останется, никакого топлива (закатывает глаза с блаженной улыбкой на лице), пойду отыщу два трупа на главной площади и тоже погуляю там сколько понадобится.