Плененная королева - Элисон Уэйр

Девушка пребывала в смятении.

– Ваше величество, я прошу прощения! – Голос у нее звучал низко, мелодично, с приятным уэльским акцентом. Услышав его, Генрих совсем потерял голову.

– Стойте! – крикнул он, стараясь обаять ее улыбкой, затем спрыгнул с седла и подошел к ней. – Давайте обойдемся без церемоний, прекрасная дама. Как вас зовут?

– Розамунда, – сказала она. – Розамунда де Клиффорд.

– Розамунда… – повторил Генрих. – Rosa mundi. Роза мира. Прекрасное имя. Как на английском, так и на латыни.

Девушка ничего не ответила, только покраснела еще сильнее. Генрих протянул ей руку и, ведя коня под уздцы, пошел вместе с ней к замку, где на своих местах в жару маялись стражники. Прикосновение маленькой ручки казалось божественным.

– Скажите, Розамунда, почему вас не было среди тех, кого мне представляли прошлым вечером? – начал Генрих.

– Ваше величество, я только сегодня вернулась от добрых монахинь Годстоу[51], с которыми провела последние три года.

– Должен ли я понять это так, что ваши родители намереваются сделать из вас монахиню? – спросил заинтересованный Генрих.

– Нет, ваше величество, они хотели, чтобы там я получила хорошее образование, которое послужило бы мне во благо, когда Господь сочтет возможным послать мне мужа.

– Очень мудро, очень мудро. Вы слишком красивы, чтобы провести жизнь в монастыре! – (Розамунда снова покраснела, как то подобало ситуации.) – Сколько вам лет, моя маленькая монахиня? – продолжал гнуть свое Генрих.

– Четырнадцать, ваше величество.

– И вы приехали домой, чтобы выйти замуж?

– Не знаю, ваше величество.

Генрих был пленен и… огорчен. Он и раньше вожделел к девственницам из знатных семей, и всегда это плохо кончалось: разгневанные отцы отправляли дочерей в монастырь или спешно выдавали замуж. Большинство женщин, с которыми он ложился в постель за последние годы, были либо шлюхами, либо замужними. Еще Генрих ложился в постель со своей женой. Розамунда для него фактически недосягаема, если только он не хочет показать себя чудовищем, хотя он всегда шутливо открещивался от такого сомнительного звания. Ни один порядочный человек, достойный звания рыцаря – или звания короля, – не обесчестил бы девушку благородного происхождения, поскольку это неизбежно уничтожило бы ее возможности найти себе достойного мужа и навсегда погубило ее репутацию. Менее благородные мужчины, конечно, вряд ли стали бы церемониться, но у Генриха теперь были собственные дочери, и уж он бы разобрался с любым негодяем, попытавшимся опорочить их честь. Поэтому король сказал себе, что не может так поступить с прекрасной Розамундой или с ее отцом, его преданным и симпатичным хозяином.

Но тут вдруг Генрих увидел, что Розамунда стыдливо поглядывает на него из-под длинных ресниц. Этот простодушный взгляд выдал ее. Нет сомнения: девушка нашла Генриха привлекательным. Она вполне может оказаться сговорчивой. А тогда он не станет чувствовать себя таким уж виноватым за то, что лишил ее девственности. Король, как он любил хвастаться, был простым человеком, неизменно честным с самим собой, и потому довольно скоро все его рыцарские принципы оказались отринуты. Виновата одна только Розамунда с этим ее стыдливо-простодушным взглядом. Девушка сама спровоцировала его. Господи, как же он хотел ее!

Конечно, Генриху пришлось отпустить ее руку, когда он привел Розамунду в замок отца, и ее мать, многословно благодарившая короля за то, что тот проводил ее дочь домой, увела Розамунду – помыться и переодеться к вечернему пиршеству. Генрих с неохотой позволил девушке уйти, пробормотав несколько любезных слов, после чего удалился сам, чтобы слуга тоже привел его в порядок.

Позднее, сидя на почетном месте за высоким столом, король выбрал с предложенного ему блюда куриную ножку, рассеянно вонзил в нее зубы, затем повернулся к сэру Уолтеру.

– Сегодня я познакомился с вашей дочерью Розамундой, – громко сказал он, стараясь перекричать болтовню и смех. – Мне показалось, что она добродетельнейшая молодая леди.

Сэр Уолтер посмотрел через стол туда, где сидели его сыновья и Розамунда с сестрами. Генрих проследил за направлением его взгляда. Весь вечер король косил в ту сторону. Глаза девушки были скромно опущены, ела она деликатно, ее золотые волосы ниспадали на плечи и грудь, словно роскошная накидка, а губы созрели для поцелуя. Розамунда являла собой образец красоты, и Генрих опять почувствовал, как желание сжигает его.

– Да, ваше величество, – рассеянно ответил сэр Уолтер. – Она милая девочка. Монахини хорошо воспитали ее. Скоро придется подыскивать ей мужа.

– Она еще не помолвлена?

Вряд ли это имело какое-то значение. Не помолвлена, так скоро будет. Любой мужчина, знающий толк в женщинах, в одно мгновение ухватится за нее.

– Нет, ваше величество. У меня много детей, судьбу которых нужно уладить.

– Мне все это прекрасно известно! – улыбнулся Генрих. – У меня своих детей куча. – Но воспоминание о них не охладило его пыл. Король замолчал на мгновение, ум его лихорадочно работал. – А что, если Розамунду взять ко двору в дамы королевы? За ней будет хороший присмотр, и я сам подыщу ей достойного жениха.

«Еще никогда не было сказано более правдивого слова», – подумал он.

– Ваше величество, для меня это будет огромная честь! – растекся в благодарностях сэр Уолтер. – И для моей дочери. Можете не сомневаться.

– Сейчас королева Алиенора находится в Анжу, – сказал Генрих. – Но некоторые из дам ждут ее возвращения в Вудстоке. Я сам направлюсь туда, когда уэльским бунтовщикам будет преподан урок. – Генрих лгал, но сэру Уолтеру не обязательно знать об этом. – И мои люди с удовольствием проводят вашу дочь в Вудсток. Или же вы можете снарядить для ее сопровождения своих воинов.

Как и предполагал Генрих, высокомерный, честолюбивый отец ухватился за его предложение, и было решено, что Розамунда отправится в Вудсток.

Все оказалось как нельзя просто.

В ту ночь Генрих лежал без сна, он отдавал себе отчет в том, что задуманное им – великий грех и большое зло. Но ничего не мог с собой поделать, не мог противиться притягательности Розамунды. Он должен обладать ею – он с ума сходил от желания. От одной только мысли о Розамунде плоть его восставала. А ни о чем другом Генрих думать не мог.

Слабый голос предупреждал короля, что за все придется заплатить, но ему было все равно. Дьявол, обитавший в нем, побуждал его взять то, что он хочет. Если потребуется, Генрих бросит вызов всему миру, но овладеет этой девочкой. Вот как далеко зашло дело.

Когда в начале сентября настало время отправляться в Вудсток, дома не было никаких слезливых прощаний, в отличие от того, что происходило три года назад, когда Розамунда отправлялась в Годстоу. Девушка уже привыкла жить вдали от семьи. Она, словно агнец, рожденный для заклания, покорно отправилась с Генрихом, доверчивая и уважительная. Если Розамунда и подозревала, что за всем этим стоит нечто большее, чем ее служба королеве, то ничем себя не выдала.