Безмолвный Джо - Т. Джефферсон Паркер

Я не мог впрямую ответить на его вопрос, не выдав тем самым Бриджит, поэтому решил пойти другим путем.

– Уилл рассказал мне об этом. Я помог ему забрать в тот вечер деньги с Ветреного хребта. И я лично набил мешок камнями.

Лицо Рупаски побагровело.

– Какого хрена тебе надо?

– Я хочу знать, кто заплатил Джону Гэйлену за убийство моего отца.

– И ты полагаешь, что мне это известно?

– Прослушав эту пленку, сэр, я понял, что Уилл шантажировал Миллбро. Вы же поставили на машину отца радиосигнализатор. Вы утверждали, что сделали это по его просьбе, но я не верю. Думаю, это такая же выдумка, как и ваша версия этой записи – убедительная, но абсолютно лживая. Полагаю, передатчик на машину вы поставили, чтобы подловить его примерно на таком же деле, на котором он прижучил вас с Миллбро. Своего рода противовес. Что угодно – тайная сделка, какая-нибудь выплата – все, что вы смогли бы использовать против него. До того как Уилл погиб, ваши люди преследовали его во вторник. Они ездили за ним в Лагуну, где видели его с Алексом и Саванной Блейзек. Вы рассказали об этом Джеку. Он сообщил вам, что Алекс с помощью Уилла собирается передать Саванну и забрать выкуп. Поэтому вы знали, что Уилл поедет за девочкой, как только Алекс ему сообщит ее местонахождение. У вас была веская причина заставить Уилла молчать, и вы знали, как его найти. Один из ваших людей мог следовать на расстоянии, пользуясь радиодатчиком, и по сотовому телефону передавать его координаты Гэйлену.

– Выходит, я вывел на него Гэйлена?

– Таковы факты, сэр.

Он помотал головой и уставился на меня.

– Эта пленка еще не доказательство, сам знаешь. Это незаконно – частный разговор без разрешения записывать запрещено. И на этом основании никого не имеют права даже задержать. Я однажды обсуждал такой вариант с окружным прокурором – как гипотетический случай, разумеется. Это бесполезно.

– У суда присяжных может сложиться другое мнение, если я поведаю им о девяноста тысячах, заплаченных за голос Миллбро. Рассудите сами, сэр. Уилл мертв. Даже если обнаружится, что он кого-то шантажировал, это, в общем, ему уже не повредит.

– И ты пойдешь на такое? Вымажешь грязью его имя?

– Чтобы узнать, кто нанял Гэйлена? Да, сэр.

Тяжело поднявшись со стула, Рупаски посмотрел на меня сверху вниз. Потом подошел к большой карте округа на стене, где были показаны все дороги, в том числе планируемые на будущее. Трассы были обозначены разными цветами: черным – строящиеся в данный момент; синим – в следующем десятилетии; красным – в отдаленной перспективе.

– Наш округ обещает превратиться в могучий регион, Джо. И Уилл, ты, я – мы все в этом участвуем.

– Что касается Уилла, то ему эти синие и красные линии были не по душе. И в этом вопросе он боролся против вас.

– Да, его участие заключалось в борьбе. Об этом я и говорю.

Прищурившись, я взглянул на это головокружительное красно-синее будущее. Линии дорог казались венами и артериями, тесно опутавшими наш округ, по форме напоминающий сердце.

– Буду откровенен с тобой, Джо. Что касается этой "подмазки" в девяносто тысяч баксов, мне о ней ничего неизвестно, так же как и о камнях в сумке. Если тебе хочется ославить отца на весь белый свет как шантажиста, действуй. Но я должен сознаться, что мои ребята и вправду следили за Уиллом. Зачем? Потому что, когда похитили Саванну, ко мне явился Джек и, кроме прочего, сообщил, что в этом деле завязан Уилл. Тогда я и поручил установить "жучок" на его "БМВ" во время технической профилактики, надеясь, что он выведет нас на Саванну. Я сделал это ради Саванны. Это сработало, потому что мы засекли всех троих той ночью на пляже в Лагуне. Ну да, мои парни с помощью этого радиопередатчика повсюду таскались за ним. Все, что нам удалось выяснить, я передал Джеку. И чтобы не потерять Саванну, мы решили не отставать от вас. Честное слово, в тот вечер, когда погиб Уилл, за вами ехали мои самые лучшие парни. Но между "Лесным клубом" и Линд-стрит вы оторвались от них – ты просто чертовски ловкий водитель, Джо. Да и ваш "БМВ" несся как ракета. В общем, они вас потеряли. Этот передатчик работает в пределах двух миль, не более. И повторяю, молодой человек, ни о каком Гэйлене я до сих пор не слыхал.

Рупаски говорил так убедительно, как никто из моих знакомых. Он и раньше пытался одурачить меня своей сказкой про радиопередатчик. Теперь новая версия. Конечно, я не рассчитывал на правдивый рассказ и даже на полуправду. Мне хотелось прощупать его, слегка приперев к стенке. Я забрал со стола диктофон и сунул в карман.

– И вот что еще запомни, Джо. Бриджит – славная женщина и хороший работник, поэтому не стоит доставлять ей огорчения. У меня ощущение, что эта запись сделана не без ее участия. Я не могу это доказать. Но суду могут потребоваться ее показания и ответы на кое-какие вопросы. А лжесвидетельство карается законом. Может, тебя не так волнует ее судьба, но Уиллу это было бы небезразлично. Кстати, мне тоже.

– Бриджит не имеет к этому никакого отношения.

Он улыбнулся:

– Разреши мне тебя снова спросить. Ты действительно намереваешься вывалять доброе имя отца в грязи? И рассказать всем о незаконном подслушивании, шантаже коллег по Совету старших инспекторов, краже девяноста тысяч долларов?

Я поднялся.

– Я лишь намерен раскрыть его убийство.

– Любой ценой?

– Абсолютно любой, сэр.

Он потряс головой.

– А что, если бы Уилл не одобрил этого?

– Я все равно бы это сделал.

– Очевидно, ты не очень хорошо усвоил его уроки, как я до сих пор считал. Ты не там ищешь виновных. Ты просто не в себе – мне это ясно. Не пытайся делать врагов из друзей отца.

– Множество людей, сэр, сейчас называют себя его друзьями. Но когда он был жив, они об этом молчали.

– Такова уж система, Джо. Это целый процесс. Охраняй и используй. Строй и критикуй. Собирай налоги и расходуй средства. Консерваторы и либералы. Все это части одной системы. Всегда представляй себе лес, Джо, а не отдельные деревья. Деревьев много, а лес один. И всем нам в нем жить.

Позднее тем же вечером я входил в дом на тастинских холмах, как делал это сотни тысяч раз. И я чувствовал то же, что и всегда: безопасность.

Изменилось здесь немного. Те же потертые кафельные плиты на дорожках, белые стены, черный литой стол и большая синяя ваза с цветами, зеркало, в котором отражается твое лицо, как только ты открываешь дверь. Только к одиннадцати годам я достаточно подрос, чтобы видеть свое лицо в этом зеркале. Я помню, как верил, что когда вырасту и увижу себя в нем, то превращусь из мальчика в мужчину. И еще верил, что к тому времени люди уже придумают средство вылечить мое лицо. Мечты не сбылись, но вера осталась.