Таинственные истории, случившиеся с обычными людьми - Елена Хаецкая

– Всегда необходим кто-то в углу. Щелкать спицами, вязать то свитер, то носки, – объяснил Петр Иванович. – Что-нибудь бесполезное. Можно шарф.

– Корабли мало похожи на бабушку, – высказался Михля.

Петр Иванович пожал плечами.

– Я все равно никогда не видел ни кораблей, ни бабушки, – равнодушно промолвил он. – Так что разница невелика.

– Пожалуй, – согласился Михля.

Они помолчали, а потом Петр Иванович уточнил:

– Так ты не будешь мне платить?

– Нет, – сказал Михля.

– Ага. Я так и понял.

– Если понял, то зачем спрашиваешь? – вдруг разозлился Михля.

– А почему ты сидишь здесь со мной? – осведомился Петр Иванович. – Разве не для того, чтобы заплатить?

– Просто домой неохота, – ответил Михля. – А ты?

– И мне неохота.

– Ясно, – сказал Михля.

Петр Иванович блеснул черным глазом.

– Что тебе ясно?

– Что ты здесь сидишь, потому что идти домой тебе неохота. Больше ничего.

Петр Иванович перевернулся на парапете и уставился на разбитую машину.

– Не рассчитал я сдуру, – признался он. – Слишком хрупка машина, стара. Бабушка. Нужно лучше обратиться взглядом к джипам.

– Слушай, – произнес Михля, – а как ты это сделал?

– Просто сошел на проезжую часть и встал вперед, – откликнулся Петр Иванович. – Ты этого не заметил?

– Я заметил, – горестно подтвердил Михля. – Я заметил, что ты выскочил неизвестно откуда и я в тебя врезался. А когда я в тебя врезался, моя машина разбилась в лепешку, а тебе хоть бы что. И вот этого-то я не понимаю.

– Чего не понимаешь?

– Почему машина разбилась, а ты целехонек. Ты должен был пострадать.

– Если бы я пострадал, ты дал бы денег? – жадно осведомился Петр Иванович.

– Пришлось бы…

– Ладно. Ты – хороший. Тебя как зовут на самом деле?

– На самом деле меня зовут Михля, – сдался Михля.

– Я так и подумал, – заявил Петр Иванович. – Но ты не дашь денег.

– Нет.

У Михли исчез последний страх, исчезло даже сожаление о разбитой машине. Он просто сидел на парапете рядом с новым знакомым, с этим Петром Ивановичем, и расслабленно поддерживал бессвязный разговор.

Обычно в тех случаях, когда Михля не был заинтересован в том, чтобы участвовать в разговоре, – за семейным столом в доме родителей, например, – он создавал видимость. Вставлял «угу», «это точно», «с ума сойти». А сам плавал умом в некоей пустоте вроде лимба, где изредка возникали и тут же теряли форму безымянные тени и молчаливые призраки. Когда это состояние окончательно становилось Михле в тягость, он произносил бодрым голосом: «Выпью-ка я последнюю на посошок, а то завтра рано вставать», – и мама принималась хлопотать, наливая «на посошок», а потом, уже в прихожей, кутала его в шарф, шептала на ухо: «Когда ты все-таки женишься? Где же мои внуки, Сержик?» – и со всхлипом крепко целовала в обе щеки.

Разговаривать с Петром Ивановичем, как с мамой, не получалось. Единственное сходство заключалось в том, что в обоих случаях Михля лишь смутно догадывался, о чем идет речь. Слушать Петра Ивановича и поддакивать было все равно что мчаться по головокружительным лабиринтам, каждый из которых может оборваться пропастью или выскочить в тупик.

Впрочем, кое-какие улочки Петр Иванович проезжал уже не по первому разу, так что Михля постепенно успокаивался и подтверждал свое нежелание дать ему денег уже вполне твердым голосом.

– Объясни мне, почему у тебя даже царапин нет, – сказал Михля.

– Разве нет? – удивился Петр Иванович. Он поднес к глазам свою руку и воззрился на нее так, словно лицезрел этот непонятный предмет впервые в жизни.

– Нет, – сказал Михля.

Петр Иванович со вздохом уронил руку на колени.

– И впрямь нет. Это нехорошо. Должны быть.

– Но их нет.

– Нет.

– И денег я тебе не дам, – отважился Михля.

– Нет.

Помолчали.

– Так как ты это сделал? – снова привязался Михля. Он так расхрабрился, что даже взял инициативу в свои руки и начал задавать вопросы. Чем бы ему это ни грозило.

Помолчав, Петр Иванович ответил просто:

– Я каменный.

Михля стал единственным другом Петра Ивановича. Никогда прежде у Петра Ивановича не заводилось друзей. Он не доверял своим ровесникам, люди постарше его жалели, люди помладше – боялись.

А Михля не боялся, не жалел. И даже как будто был достоин доверия.

– Каменный? – переспросил он и уважительно потрогал бицепс Петра Ивановича.

Петр Иванович отдернул руку.

– Это ерунда, – нетерпеливо сказал он, – мышца у многих на ощупь тверда. Любой качок. Нет, я – везде. Везде каменный.

Он взял Михлю за запястье и поводил его пальцами по своему лицу. Михля обнаружил, что его новый приятель говорит сущую правду: скулы, лоб, нос воспринимались на ощупь точно так же, как парапет набережной.

– Но как такое… Ты мутант? – сообразил Михля.

Петр Иванович выпустил его запястье и самодовольно ухмыльнулся.

– Мутант? Выше бери!

– Каменная болезнь?

– Каменная болезнь – это в печени, – блеснул познаниями Петр Иванович. – Я весь каменный, потому что это натурально.

– Фэн-шуй? – предположил Михля, уловив слово «натурально» и сопоставив его с последними разговорами у мамы.

– Чего? – Петр Иванович нахмурился. – Глупость! Нет, это национальное. Натуральное национальное.

– А какой ты нации?

– А на кого я похож? – прищурился Петр Иванович.

– Не знаю… на эскимоса.

– Мутант-эскимос? – Петр Иванович вдруг расхохотался. Смеясь, он откинулся назад и завис головой над бездной Невы. Михле показалось, что его новый знакомец вот-вот опрокинется в реку. Он сполз с парапета и на всякий случай отошел подальше.

Но Петр Иванович перестал смеяться и выпрямился.

– Я скажу правду, но только тебе, – предупредил он. – Никому не передавай.

– Да мне некому, – успокоил его Михля.

– Я тролль.

– Ты кто?

– Тролль. Я подменыш. Понял?

Михля посмотрел в раскосые черные глаза Петра Ивановича и медленно кивнул.

– Знаешь, я тебе верю. В стране, где возможны мутанты-эскимосы, тролль-подменыш стопроцентно реален. А что говорит твоя мать?

– Она мне не мать, – ответил Петр Иванович с оттенком горькой гордости. – Я вырос в приюте.