Жарким кровавым летом - Стивен Хантер

А потом он увидел Френчи Шорта.

Да, это действительно был Френчи, но не в своем хорошо знакомом синем костюме из сержа, а в джинсах, рубашке хаки и соломенной ковбойской шляпе, с саквояжем, набитым одеждой. Неужели Френчи? Да, Френчи! Карло совсем было собрался выскочить и окликнуть напарника, но сообразил, что Френчи тоже стоит в очереди на посадку в автобус.

Затем его автобус тронулся, и Френчи скрылся из виду. Но позже, уже ночью, когда они подъезжали к Блу-Ай, Карло все же спросил водителя:

— Вы не знаете, какой автобус стоял рядом с нами в Тексаркане?

Водитель посмотрел на него непонимающе.

— Он должен был отправиться сразу за нами, — уточнил Карло. — Я не успел заметить, что на нем было написано.

— Наверно, маршрут на Литл-Рок, — ответил водитель.

— Неужели на Литл-Рок?

— Да, сэр, — сказал водитель. — Он идет прямо по тридцатому шоссе через Хоуп до Литл-Рока.

— И дальше никуда? — поинтересовался Карло.

— Угу. Точно, именно там маршрут и заканчивается. У него остановки в Хоупе и в Малверне. Потом он сворачивает на двести семидесятую дорогу и прямиком гонит в Хот-Спрингс. Да-да, это автобус на Хот-Спрингс. На нем, почитай, и не ездит никто, кроме тех типов, которые хотят посидеть на ипподроме и проиграть свои денежки. Хот-Спрингс — это проклятое место, горячее, словно адское пекло, можешь мне поверить, сынок.

Аспирин действовал до тех пор, пока Эрл не доехал до Де-Куина, а потом в раненых местах начало дергать. Он проглотил еще несколько таблеток, но от них не было никакого толку. Особенно раздражала дробинка, застрявшая в мускулах с внутренней стороны левого бицепса; когда он сделал неловкое движение, боль с такой силой пронзила всю левую сторону его тела, что он был вынужден съехать на обочину 71-го шоссе и переждать. От боли ему чертовски захотелось сделать несколько хороших глотков бурбона.

Он не мог остановиться в Блу-Ай, потому что знал там слишком много народу и слишком много народу знало его.

В нескольких следующих городках было не на что рассчитывать: маленькие умирающие поселения, такие как Боулс и Уай-Сити, представляли собой всего лишь кучки домов вдоль дороги, и там вряд ли мог оказаться свой врач.

В конце концов Эрл доехал до Уолдрона в округе Скотт. Уолдрон, лежащий в долине между горами, являлся, по существу, фермерским поселением и разбогател на плодородных суглинках Скотта. Город был достаточно велик для того, чтобы иметь не только собственного врача, но и негритянский район, где жила в основном прислуга, обеспечивающая комфорт богатым белым семействам. Эрл некоторое время колесил по улицам, пока не увидел то, что искал: табличку с надписью «Д-р Джулиус Джеймс Петерсон, акушерство и гинекология». Он поставил машину подальше от фонаря и поднялся по черной лестнице, словно преступник, находящийся в бегах. Было около девяти, но в окне горел яркий свет.

Он постучал, и вскоре дверь приоткрылась — насколько позволяла цепочка.

— Да? — произнес стоявший за дверью мужчина, и в этом коротком слове отчетливо слышался страх, какой должен был испытывать любой чернокожий, открывший дверь на ночной стук и обнаруживший на лестнице крупного белого мужчину.

— Сэр, мне требуется небольшая медицинская помощь.

— Я акушер. Я принимаю роды. Ничем не могу вам помочь. Вы можете доехать до Кемп-Шаффе. Там есть амбулатория, в неотложных случаях они оказывают помощь в любое время. Они не откажутся помочь вам. Есть маленькая больница для белых людей в Пивервилле, если это вам по дороге. Я не могу впустить вас в дом.

— Я не собираюсь ехать в те места. Я один. Это не облава и не ночная проверка. Я офицер полиции.

Эрл вынул из кармана бумажник и показал свой значок и удостоверение личности, украшенное отчетливым оттиском печати штата Арканзас.

— Я не могу помочь вам, сэр. Вы белый человек, а я негр. Это пропасть, через которую не переступить. Здесь живут люди, которые могут причинить моей семье большой вред, если узнают, что я оказывал медицинскую помощь белому человеку. Такие здесь обычаи.

— Я думаю, что я не совсем такой, как большинство остальных. Док, мне нужна помощь. У меня под кожей сидят несколько дробинок, от которых мне чертовски больно и ужасно хочется выпить, а если я снова начну пить, то потеряю все. У меня есть наличные деньги, так что не придется делать никаких записей. Никто меня не видел. Когда вы закончите, я потихоньку уйду. Я прошу вас о большом одолжении. Если бы я мог обойтись без помощи, то не стал бы уговаривать вас.

— Вы говорите, что вы не преступник?

— Нет, сэр, не преступник.

— Вы вооружены?

— Да. Я запру оружие в багажнике автомобиля.

— Тогда идите и заприте. Но вы не сможете остаться здесь после того, как я удалю дробь.

— Об этом и речи не идет.

— В таком случае убирайте оружие и входите.

Эрл положил кобуру с пистолетом в багажник и быстро проскользнул в дверь. Врач провел его в бедно обставленный, но очень чистый смотровой кабинет. Эрл снял рубашку и сел в гинекологическое кресло, снабженное какими-то стременами. Он бросил на них лишь один взгляд и поспешно отвел глаза.

— По-моему, их должно быть всего шесть, — сказал он. — Та, что в руке, почему-то беспокоит просто нестерпимо.

Врач, сухопарый негр средних лет с желтоватой кожей и отливавшими рыжиной волосами, задержал взгляд на многочисленных шрамах, покрывавших торс непрошеного пациента.

— Война?

— Да, сэр. Тихий океан.

— Как я понимаю, вы знаете, что такое боль, и можно не опасаться шока. Вам будет больно. У меня здесь нет анестезирующих средств.

— Хорошо. Не имеет значения. Я могу выдержать все, что угодно, если получу твердое обещание, что на той стороне будет лучше.

Доктор тщательно вымыл руки, извлек из стерилизатора длинный заостренный зонд и принялся за дело. Первые три дробинки вышли достаточно легко, хотя не без боли. Врач продезинфицировал каждую рану спиртом, что должно было вызвать у пациента еще более резкую боль, чем при зондировании. Затем ранки были прикрыты кусочками бинта и заклеены пластырем. Четвертая и пятая дробинки сидели глубже, и процедуры с ними оказались еще более болезненными. Но последняя, в руке, была прямо-таки пакостной. Она никак не желала выходить, и даже казалось, что чем усерднее врач пытался подцепить ее, тем глубже она зарывалась в мышцу. Но Эрл не шевелился и даже не стонал; он закрыл глаза, попытался отстраниться от испытываемой боли и думал о других местах и лучших временах; он так стиснул зубы, словно хотел раскрошить их в порошок. Но вот наконец-то он услышал негромкое звяканье, с которым последняя дробинка упала в эмалированный лоток.

— Вы не из здешних мест, — констатировал врач. — Ни один белый человек не позволил бы черному причинить ему такую боль, не обозвав его ниггером хотя бы десять раз.