Противостояние - Александр Чернов

Все это объяснялось одним словом – определенностью. Полной определенностью: мы идем в бой, в решительный бой, и никто не в состоянии этого предотвратить, кроме судьбы, а значит, нечего волноваться и прочее.

Один только командир, вероятно, не имел полного спокойствия или фатализма, а потому ежедневно прикладывался, чередуя малагу с коньяком. И доходя при этом иногда до полной невменяемости, возбуждал мало-помалу к себе недоверие. Только после случая со старшим офицером, который, как я писал выше, не выдержав, заявил ему, что доложит о нем адмиралу и будет просить о смене командира, командир опомнился и сразу бросил пить. Опять доверие офицеров вернулось к нему, доверие к его храбрости, хладнокровию и опытности управления судном.

В Камране отряд стоял несколько дней, и хотя суда вполне подгрузились углем со своих пароходов, но и стоянка тоже требовала угля, запасы его таяли медленно, но верно. Через некоторое время к нам в Камран пришел на «Гишене» французский адмирал, командующий эскадрой в этих водах, и передал приказание своего правительства покинуть бухту, так как японцы и англичане заявили протест.

На другой день мы вышли и ушли в другую бухту – Ванфонг, где стали на якорь и принялись догружаться углем. Красоты местной природы завораживали, однако нервное напряжение проявлялось, – мы были уже в практической досягаемости японского флота с его базы в Сасебо. Никто не мог понять, чего именно ждет адмирал, и на кораблях ходили самые идиотские слухи. Все стало ясно 3 ноября. В тот день незадолго до полудня на станции радиотелеграфа было получено сообщение от крейсера «Олег».

Через три часа он под флагом великого князя Александра Михайловича вошел в бухту в сопровождении длинного каравана больших, с виду коммерческих судов, среди которых были и еще шесть БЭТС, подобных нашим. С ними была изящная яхточка, зафрахтованная нашим консулом в Сайгоне. Это был целый плавучий город! При них были еще крейсера 2-го ранга «Изумруд» и «Жемчуг». Так что сил у нас поприбавилось. Жаль только, что ни «Бородина», ни «Славы» с ними не было, на что многие из нас надеялись. Зато теперь, как всем стало ясно чуть позже, появилась и новая ответственная задача.

После проведенного на «Штандарте» совещания командиров кораблей нам стало известно, что на этих транспортах прибыл Гвардейский экспедиционный корпус с частями усиления, почти 15 тысяч человек самых лучших, отборных войск России! Сами суда эти были срочно закупленными за границей быстроходными пассажирскими лайнерами, зачисленными в наш флот как вспомогательные крейсера. Они смогли дойти от Либавы до Ванфонга всего за полтора месяца! Каких-то пару лет назад это просто показалось бы чем-то из романов Жюля Верна…

Изрядно ошарашенный таким поворотом событий, командир проговорился о нашей цели. Пока японцы будут ждать и ловить нас у Артура, мы должны будем сначала обстрелять Формозу, потом захватить один из островов архипелага Рюкю, организовав там маневренную базу и угольную станцию. После подхода туда крейсеров из Владивостока захвату подлежал и остров Цусима в одноименном проливе. Это позволило бы полностью прервать сообщение японской армии на континенте с метрополией.

Помнится, что кают-компания была такими известиями приведена в состояние полного разброда мнений. Но после длительного обсуждения большинство оказались скорее пессимистами, считавшими, что подобная задача с закрепленным результатом нам будет по силам лишь после овладения морем. То есть после победы над линейным флотом неприятеля в решительном бою. Пока же такой план – авантюра отчаянная, а чем она хорошим закончится, зависит только от готовности помочь христианскому воинству со стороны Николы Угодника. Старший офицер заметил в конце, что главное для нас соединиться с кораблями адмирала Руднева до встречи с японцами.

Наконец, кажется 6 ноября, мы направились в неприятельские воды. Путь лежал сначала к Парасель-Севаш, чтобы пройти между ними и Хайнань, потом к Лусону, откуда, отпустив все сопровождающие транспорты, кроме войсковых, «Камчатки», госпитальных и буксиров, предстояло совершить последний рывок – к Дальнему и Порт-Артуру. Как вы, конечно, уже поняли, ранее сообщенный командиру на совещании флагманов план был изменен. Было так специально задумано или стало следствием японских атак под Порт-Артуром, я не знаю…

Итак, мы шли сначала океаном, а затем вступили в военные воды Восточно-Китайского моря. В первый же день по выходе встретили британский большой крейсер типа «Диадема». Разошлись контркурсом, произведя положенные приветствия. Англичанин после расхождения с нами начал немедленно телеграфировать. Так что, надо полагать, японцам наш полный состав и курс стали известны. Конечно, оптимизма это не прибавило. Как потом рассказывали штабные, с «Александра» телеграфом донесли о соглядатае нашему консулу в Сеуле, через телеграф одного из наших больших транспортов, ушедшего принимать там уголь.

По дороге посланные вперед крейсера «Светлана», «Олег», «Очаков» и «Штандарт» осматривали все встречные и попутные пароходы, которых попадалось немного. «Русь» даже подняла свой аэростат. «Жемчуг» и «Изумруд» держались репетичными при флагманских кораблях. Осмотры большей частью были без результата, и только 9 ноября «Штандартом» был задержан и приведен к эскадре английский пароход с военной контрабандой.

Согласно судовым бумагам, он шел в Японию и был завален разным железнодорожным имуществом. Эскадра остановилась, послали туда команду добраться до дна трюмов, так как были предположения, что там найдем более существенное. Но до вечера добраться до дна их не удалось, и пришлось ссадить на «Камчатку» английскую команду, посадить туда нашу и под начальством прапорщика отправить пароход кругом Японии во Владивосток, в качестве приза, а эскадре идти дальше.

На широте северной оконечности Лусона эскадра произвела последние эволюции, а на другой день остановилась в море и догрузила уголь, причем погода все время свежела, а к вечеру пошел хлесткий, тяжелый дождь, который развел грязь несусветную. После такой погрузки устали все смертельно. Не обошлось и без трагедии: на «Суворове» погиб унтер-офицер, случайно сброшенный в воду угольными мешками. Он так и не выплыл. Потом говорили, что его сожрала акула: в воде видели кровь. Но я лично в это мало верю, скорее всего, бедняга просто серьезно поранился при падении о какое-нибудь железо и утонул.

На следующее утро вошли мы в полосу шторма. Качать стало изрядно, но ветер пока шел встречный, и переносили мы непогоду сносно. Вскоре были отпущены в Манилу, Сайгон и к голландцам все опустевшие транспорта, что многие горячие головы посчитали тогда грубой ошибкой. Ведь это давало адмиралу Того довольно точную информацию о нашем местоположении. А при наличии в экипажах купцов болтунов – и о нашей цели.

Погода, однако, становилась совершенно мрачная, шторм дошел до шести баллов, а затем и более того, дождь и низкая сплошная облачность дополняли картину рассерженного тропического океана… Видимость с каждым часом становилась все хуже, достигнув к вечеру полутора-двух миль. Наши офицеры повеселели: по такой «знатной» погоде до Формозы нас уж точно не откроют. Но вот нашим товарищам на истребителях было, похоже, не до веселья совсем – так жестоко их трепало. Слава богу, никто не отстал. Хотя забот и на «Сисое» прибавилось изрядно: заливало нас сквозь любые неплотности. Воду приходилось сливать в трюм и подбашенное отделение носовой башни, откуда ее откачивали турбинами. Броненосец наш скрипел корпусом, постоянно принимая волну на бак, при этом грохот стоял ужасный. Брызги и целые фонтаны воды долетали до стекол ходовой рубки.