Вампиры - Джон Стикли

Феликс заметил кляксу черной гнили на поломанном столе. Такую гниль отрыгивают раненые монстры. Захотелось найти тряпку, обтереть, но Феликс одернул себя. Пусть остается. Пусть твари вернутся сюда и посмотрят еще раз.

Заботиться о теле пришлось Феликсу с Кирком и отцу Адаму. Кот с Джеком вышли наружу, встали под дождь. Адам объяснил, что надо проделать с телом: пробить колом, обезглавить. У Церкви есть древний ритуал упокоения как раз на этот случай. Там предусмотрено всё.

Феликсу было гнусно и омерзительно. Но он не боялся, хотя взвинчен был до предела. Сердце колотилось в груди, мысли прыгали в разные стороны. Он и не думал о том, что делает, когда помогал запихнуть изувеченное тело в брезентовый мешок, предусмотренный Командой для таких процедур.

И в то же время мелкая, но разъяренная добела, искрящая часть рассудка истошно орала: «Что, Феликс, тебе еще не хватило? Сколько еще нужно, чтобы ты поскорей свалил?»

Но крик терялся в цепенящем безразличии.

Он спокойно смотрел на отца Адама, пока связывали тело и выносили под дождь. Интересно, может, молодой священник и был главным ватиканским хранителем великих тайн Команды Ворона? Интересно, как он чувствует себя сейчас?

Одно дело – читать про это. Другое – видеть. И третье – когда хотят разорвать твою личную глотку.

Кот и Джек стояли рядом. За ними на фоне серых туч и вспышек молнии – очертания большого дома, в котором эта пара уже никогда не станет жить. Как-то эти двое выглядели меньше и слабей, чем раньше.

Карла загрузили в трейлер. Джек сказал, что они с Котом возьмут «блейзер», поедут в отель и скажут Аннабель с Даветт. Затем все умолкли. Надо было идти и делать. А они молча стояли под дождем.

– …Ты хочешь, чтобы мы встретились там? – наконец спросил Феликс.

Джек устало покачал головой.

– Нет, мы поедем к епископу. Все поедем.

Он замолчал, затем глубоко вдохнул, глянул искоса, почти с испугом, на разбитую дверь.

– Увидимся там, – сказал он.

Феликс подумал, что для такого громилы голос на удивление тонкий.

Кот с Джеком забрались в «блейзер» и уехали.

– Черт возьми, – подумал Феликс, глядя на удаляющийся красный свет машины. – Черт же возьми!

Он представлял, что эти двое сейчас думают. Как их гнетет и плющит чудовищное чувство вины. И что сейчас встает у них перед глазами. Перед ним тоже вставали воочию последние минуты.

Он представил Карла, глядящего на сработавший детектор и знающего, что уже слишком поздно удирать, а потом лихорадочно баррикадирующего дверь, затаскивающего оружие в чулан, а потом баррикадирующего и его – и знающего, что ни от чего, абсолютно ни от чего, не будет толку.

А ведь там, одному, в чулане, невозможно было ни надеяться, ни думать, ни мечтать, ни молиться о том, чтобы пришли друзья, чтобы спасли.

А когда он понял, что уже слишком поздно для спасения, – возненавидел ли он всех? Простил ли?

Простил ли он меня?

Простил ли бы сейчас, если бы выпал такой шанс?

…Черт же возьми…

Епископ обосновался в тяжеловесном тюдоровском особняке, объединенном просторным, уставленным скульптурами парком с собором Святого Луция – самым большим и богатым католическим храмом Далласа, с балконами, колокольней, несколькими витражными окнами. От них лилось в дождь разноцветное сияние.

Феликс подумал, что отними электрический свет – и вид запросто такой же, как двести или триста лет назад.

Когда сворачивали на широкий загибающийся кольцом проезд к особняку, Кирк заметил:

– Кот не любит этого типа. Говорит, слишком он возвышенный для нас, грешных.

– Думаю, вы обнаружите, что сейчас у него другое отношение к нам, – хмурясь, сказал отец Адам.

Кирк кисло улыбнулся:

– Кот говорил и об этом. Мол, вы ему предъявили, кто он в вашем табеле о рангах и кто вы.

Священник покачал головой:

– Он поразмыслил о себе и о нас – и изменился. Кирк, люди потому и становятся священниками, что могут менять себя ради других людей и Бога.

Помощник шерифа благодушно пожал плечами. Его шевелюра казалась багровой в свете, сочащемся из-за парадной епископской двери.

– Я – первым, – предложил отец Адам.

Феликс кивнул, закурил, наблюдая, как священник скачет через лужи.

– Феликс? – прошептал рядом Кирк. – Нам и в самом деле придется отрубить ему голову?

– Похоже.

Кирк вздрогнул, отвернулся к окну.

– И кто будет рубить?

– Ворон, наверное же, – хмуро ответил Феликс. – Он может.

– А если не сможет? По мне, скверно он выглядит.

– Тогда кто-нибудь другой.

– Ты?

Феликс ошарашенно уставился на него.

– Почему я?

– Но ты же второй по старшинству.

Феликс посмотрел на него еще секунду, отвернулся. Господи Иисусе! Они это вбили себе в головы? Я, собравшийся линять отсюда?

И тут же напомнил себе, что собирался, да так и не собрался. А теперь твари нашли и храброго стрелка.

Дерьмо. Тем более надо драпать, и поскорей.

Только внутри паскудно. Будто виновен перед кем.

А я ни перед кем не виноват. Правда. Ни перед кем.

Твою мать.

Он яростно расплющил окурок о встроенную пепельницу.

Сзади окатило светом фар – подъехал и встал «блейзер». Феликс переглянулся с Кирком, вылез наружу, поздороваться.

Кот выглядел жутко: лицо серое, мучнистое. А вот Ворон, на зависть бодрый и здоровенький, расправил широченные плечи, весь как штык… хотя, нет. Гляньте в глаза. Будто провалились в черноту, слепые и тусклые.

– Ох, Феликс, – вскрикнула Аннабель, вся в слезах.

Затем она учинила странное: крепко обняла, уткнулась в грудь и всхлипнула.

Феликс безразлично посмотрел на нее, затем сделал то, что она хотела: обнял, погладил. Внезапно подумалось: нет, не то, что она хотела. Что ожидала.

Он стоял и держал плачущую Аннабель и увидел Даветт, тоже в слезах. Она фальшиво улыбнулась ему, он выдал такую же улыбку в ответ.

И кем эти люди считают его?

– Мистер Ворон! – позвали от двери.

Надо же, из дому сам епископ, а с ним отец Адам и вся свита следом, и чуть не вприпрыжку!

– Мистер Ворон! – повторил запыхавшийся епископ. – Мы очень скорбим о вашей потере. Мы…

Он запнулся, не в силах отыскать слова, но справился. Протянул руки навстречу Джеку.