Маэстра - Л. Хилтон

Теперь оставалось просто ждать, пока из Лондона не доставят картину, передать ее покупателю, произвести нужные операции с банковскими кодами – и дело сделано! Рено исчезнет из моей жизни, и я снова стану свободной. Я не собиралась позволять себе переживать из-за его ухода, но какая-то часть меня все-таки надеялась, что доставка картины слегка затянется. Да, мне хотелось провести с ним еще несколько дней, а что в этом такого?

Однако выяснилось, что у меня куча дел, которые нужно сделать до получения Рихтера: я начала демонтировать свою парижскую жизнь, как будто перематывая фильм на начало. Нашла специальную компанию по перевозке предметов искусства и от лица компании «Джентилески» договорилась о транспортировке моих картин и антиквариата в Брюссель, где их поместят в специальное хранилище с регулировкой температуры. Неохотно я все-таки уведомила хозяев квартиры, что съезжаю, и заказала бригаду перевозчиков, которые по моей команде должны были перевезти остальные мои вещи в зарезервированную ячейку на складе рядом со станцией метро «Порт-де-Венсен». Когда приехал упаковщик с коробками и специальной упаковочной пленкой с пузырьками, консьержка спросила, куда я уезжаю. Я чувствовала, что и так пала слишком низко в ее глазах, поскольку начала жить с таким странным типом, как Рено, который совершенно не вписывался в высокие местные стандарты, но надо же было дать ей повод посплетничать. Я сказала ей, что еду в Японию по работе, – в конце концов, чем Япония хуже всего остального?

– А месье?

– Мужчины! – пожала плечами я. – Сами понимаете…

– Вы будете скучать по Парижу, мадемуазель?

– Конечно, еще как!

Возможно, именно этот ее вопрос натолкнул меня на мысль уговорить Рено на пару дней притвориться туристами. Так всегда бывает: когда живешь в городе, сложно увидеть его красоту со стороны. Мы прогулялись к Эйфелевой башне, съездили на Пер-Лашез, постояли на могиле Джима Моррисона среди толпы эмо-подростков, побывали в камере Марии Антуанетты в Консьержери, увидели фрески Шагала в Опера Гарнье, сходили на концерт Вивальди в Сент-Шапель. Зашли в Лувр попрощаться с Джокондой, прогулялись по саду в Музее Родена. Когда я тут училась, то всегда с некоторым презрением относилась к японским туристам, которые не видели ничего, кроме того, что попадало в видоискатель «никонов». Теперь они снимали красоты города на айпады, не видя ничего, кроме серебристой задней стенки планшета. Эти шаркающие ногами зомби и не заслуживают такой красоты! Мы купили по отвратительному кебабу на бульваре Сен-Мишель и съели их, сидя на краю фонтана, а потом сфотографировались в фотобудке в метро. Мы даже поехали кататься на экскурсионном теплоходе, где нам подали на удивление вкусный ужин: луковый суп и турнедо «Россини». Мы плыли под подсвеченными мостами, стройная алжирская девушка в платье из красных пайеток исполняла песни Эдит Пиаф, и тут Рено взял меня за руку, уткнулся лицом в мою шею, и я подумала, что мне совершенно все равно, что со стороны мы кажемся очень странной парой. За время моего пребывания на «Мандарине» я всякого насмотрелась. Я набралась смелости и все-таки спросила его, кто вышивает ему монограммы, красовавшиеся на всех его дешевых рубашках.

– Вообще-то, я сам. Я очень хорошо шью, ты не знала?

– А где ты этому научился? Сидел в тюрьме и делал нашивки на мешки с почтой?!

– Ха-ха, очень смешно! Мой отец был портным. То есть он и сейчас работает, хотя ему за восемьдесят.

– Где?

– Где – что?

– Где ты вырос?

Мы заказали ассорти из даров моря в «Лё бар а уитр» на улице Ренн. Рено помахал рукой над сухим льдом, взял с блюда зеленоватую устрицу c уксусом и проглотил, прежде чем ответить.

– В крошечном городке, название которого ничего тебе не скажет. Из тех, что называют жопой мира. La France profonde[35].

– И как же у тебя появилась эта работа? – спросила я, очищая лангуста. – Такому нигде не учат, а в картинах ты ни черта не понимаешь…

– Я же не только с картинами имею дело. Я ведь тебе объяснял: я разыскиваю пропавшие деньги. Корпоративные утечки, менеджеры, которые залезли в кассу фирмы… В университете я изучал бухгалтерию и пару лет проработал в Лондоне в компании по аудиту.

– Фу!

– Вот именно. Наверное, я начал заниматься тем, чем занимаюсь, потому что мне хотелось стать кем-то другим. Как и тебе, Джудит.

– Почему ты решил, что мы с тобой так похожи? – шутливо прищурясь, спросила я, напрашиваясь на комплимент, но он наклонился над кладбищем устриц и взял меня за руку:

– Джудит, почему ты это делаешь?

– Что – это?

– Ну, все эти секс-вечеринки… Клубы, Жюльен…

– Давай расплатимся, и я все тебе расскажу, – сказала я, поглотила последнюю порцию цинка и морской соли и встала из-за стола.

Мы молча шли по бульвару до улицы Севр. Там мы сели на скамейку, я закурила, взяла Рено за руку и спросила:

– Ты видел мою мать? В смысле, ты понимаешь, что она за человек?

– Да.

– Классика жанра: половину времени я проводила у бабушки, дома постоянный алкоголь и посторонние мужики. «Дяди», никто из которых не задерживался у нас дольше чем на неделю или максимум на месяц. Как ты понимаешь, большинство из них начинали крутить любовь с матерью только для того, чтобы потом приударить за дочерью. Ну знаешь, о таком часто в газетах пишут.

– Что-то в стиле Набокова?

– Ну что ты, не так эстетично. В общем, был среди них один мужик, сначала он показался мне хорошим человеком: водитель грузовика, работа есть, к маме хорошо относился. В какой-то момент стал встречать меня после школы и предлагать подвезти домой на своем огромном крутейшем грузовике. Я ненавидела ездить на школьном автобусе, мне там все время влетало от одноклассников, кроме того, у него всегда были с собой конфеты. Грушевое драже, я на них до сих пор смотреть не могу. А потом он предлагал поехать покататься. Я тогда ходила в такой синей школьной форме: короткая юбчонка в складку, галстук, темно-синие трусики. Он просил меня развязать хвостики и задрать юбку. Мне казалось, что, если я не сделаю, как он говорит, он бросит маму, а она решит, что это все из-за меня, и снова начнет пить. Поэтому я разрешала ему делать все, что он хотел.

– Боже… Бедная моя девочка, мне так жаль…

Я уткнулась ему в грудь, и плечи вскоре задрожали от слез. Рено гладил меня по волосам и ласково целовал в лоб, а потом спросил:

– И что было дальше?

Мое лицо полностью скрывала дешевая ткань его пиджака. От него слегка пахло пóтом, но это меня даже как будто успокаивало.

– Однажды я не выдержала. Взяла из дома кухонный нож и…

Не сдержавшись, я расхохоталась, так и не доведя шутку до конца. Он даже не сразу понял, что меня трясет от смеха, а не от рыданий.