Религия древних кельтов - Джон Арнотт Маккалох

Поэтому ни в старых сагах, ни в сказках, ни в народном эпосе остров Элизиум не является миром мертвых. По большей части языческая традиция слилась здесь с христианской, в то время как вера в Элизиум осталась неповрежденной и отразилась в целом ряде прекрасных историй.

Мир мертвых был во всех отношениях точной копией этого мира, но он был более счастливым. В бретонской и ирландской религиях – пережитках старого представления о телесном состоянии мертвых – умершие вновь обретают свои инструменты, ремесла и занятия и сохраняют свои старые чувства. Поэтому, когда они появляются на земле, то живут в телесном виде и в своей привычной одежде. Подобно языческим галлам, бретонец помнит свои неоплаченные долги и не может найти покоя до тех пор, пока они не оплачены, и в Бретани, Ирландии и Нагорье пища и одежда, отданная бедным после смерти, кормит и одевает мертвых в мире ином. Если мир мертвых был подземным, то Земля-богиня (или бог Земли), которая поначалу была самой Землей, а затем жила под ее поверхностью и порождала плодородие, могла не стать божеством мертвых до тех пор, пока множество одиночных могил или холмов, в каждом из которых жили мертвые, не станет обширной подземной областью мертвых. Это божество было источником жизни и роста; поэтому оно рассматривалось как прародитель человечества, который вышел из подземного мира и возвратится туда после смерти. Вполне возможно, что бретонское представление об Анкоу, персонифицированной смерти, является воспоминанием о кельтском Диспатере. Он наблюдает за всеми загробными делами и уносит умерших в свой мир. Но если это так, то его образ был искажен в худшую сторону средневековыми идеями о «Смерти-скелете». Он стал ужасным богом смерти, в то время как кельтский Дис был совершающим добрые дела богом мертвых, которые наслаждались счастливым бессмертием. Они были не холодными призраками, а живыми и наделенными телесной оболочкой существами, способными наслаждаться лучшей жизнью, одетыми в красивые одеяния и яркие украшения, которые так сильно любили на земле. Поэтому кельтские воины не боялись смерти, и было чрезвычайно распространено самоубийство, в то время как испанские кельты пели хвалебные гимны смерти, а другие отмечали рождение людей в трауре, а их смерть – с радостью. Таким образом, слова Лукана являются наиболее верным выражением кельтской эсхатологии: «В ином мире дух оживляет части тела; смерть, если ваши знания истинны, является всего лишь переходом к вечной жизни».

Нет никакого решающего свидетельства, указывающего на какую-либо теорию загробного морального возмездия у языческих кельтов. Поскольку надежда на бессмертие заставляла воинов без трепета встречать смерть, возможно, утверждалось, как считали и многие другие народы, что трусы упустили бы счастье будущего состояния. Опять же в ирландских христианских воззрениях на потусторонний мир и в народных поверьях некоторые характеристики ада не могут быть выведены из христианской эсхатологии, например страдания мертвых от холода. Это может указывать на старую веру в холодный регион, куда была изгнана часть мертвых. В «Приключениях церковников святого Колумбы» к аду пролегает мост по долине огненной реки, а узкий мост, ведущий к иному миру, – это распространенная деталь многих мифологий. Но здесь это может быть заимствовано из скандинавских источников или из таких христианских писаний, как «Диалоги» святого Грегори Великого. Можно было бы утверждать, что христианское учение об аде впитало в себя более древнюю языческую теорию воздаяния, но в настоящее время в сагах или в классических ссылках на кельтскую веру в будущую жизнь нет ни следа этой теории. И при этом любое упоминание делается не на Судный день, так как отрывок, в котором Лоэгайре говорит о мертвых, погребенных с оружием до «дня Эрдатхе», хотя и переводится как «Судный день Господа», но не относится к такому дню. Если можно приписать кельтам этическую слепоту, за очевидное отсутствие у них какой-либо теории воздаяния, то следует вспомнить, что мы не должны судить о народной этике только по их взглядам на будущие наказания. Скандинавы, греки и семиты на некоторой стадии развития были столь же неэтичны, как и кельты в этом отношении, и христианский ад в том виде, в каком он воспринимается многими теологами, далек от того, чтобы выдвинуть этический идеал.

В ирландских сагах о перерождении говорится только в отношении божеств или героев, и, вероятно, поэтому эта вера была неприемлема для христианских книжников, в то время как в некоторых рукописях рассказывается о героических персонажах, в других же говорится, что те же герои рождаются естественным образом. Нет никакого текстового свидетельства в пользу того, что это касалось обычных смертных, и возможно, что, если бы классические наблюдатели не истолковали неправильно кельтское учение о будущей жизни, то их упоминания о перерождении можно было бы считать основанными на мифических историях о богах или героях. Мы изучим эти истории, поскольку они встречаются в ирландских текстах.

Как уже было замечено, в мифологическом цикле Етайн в облике насекомого упала в чашу вина. Ее проглотил Этар, и в назначенное время она снова родилась в виде ребенка, а став девушкой, в конечном счете вышла замуж за Эохайда Айрема, но была узнана и уведена ее божественным супругом Мидиром. Однако Етайн совершенно забыла свое прежнее существование в виде богини.

В одной версии истории о рождении Кухулина Дехтире и ее женщины улетают как птицы, но в конечном счете их обнаруживает ее брат Конхобар в странном доме, где Дехтире рождает ребенка, отцом которого был, очевидно, бог Луг. В другой версии птицы – это не Дехтире и ее женщины, поскольку она сопровождает Конхобара в качестве его возницы. Они приходят к дому, хозяйка которого рождает ребенка, которого воспитывает Дехтире. Ребенок умирает, и во время своего возвращения с похорон Дехтире проглатывает в момент питья крохотное животное. Ночью к ней является Луг и сообщает ей, что он был ребенком и что теперь она с ребенком (то есть он и был тем животным, которого она проглотила). Когда он родился, его назвали Сетанта, а позже стали называть Кухулин. Таким образом, в этой версии Кухулин является перерождением Луга, а также его сыном.

В «Рассказе о двух свинопасах, Фриухе и Рухте» животными богов являются Очалл и Бодб. Они ссорятся, и в рассказе полностью описана их борьба в разных животных формах. Наконец, они становятся двумя червями, которых проглатывают две коровы; затем они рождают Белорогого и Черного Быка Куальнге, животных, которые стали причиной появления «Тайн». Свинопасы были, возможно, сами богами в более ранних версиях этого рассказа.

В других историях рассказывается о перерождении героев. Конхобар называется по-разному – либо сыном Нессы от ее мужа Катбада, либо ее любовником Фахтной. Но в последней истории встречается третья версия. Несса приносит Катбаду глоток из реки, но в нем два червя, которых он заставляет ее проглотить. Она рождает сына, в каждой руке которого было по червю, и он был назван Конхобаром, в честь названия реки, в которую он упал вскоре после своего рождения. История заканчивается словами: «Именно от этих червей она забеременела, как говорят некоторые». Возможно, божество реки приняло форму червя и было повторно рождено как Конхобар. Мы можем сравнить с этим историю рождения Коналла Кернаха. Его мать была бездетна до тех пор, пока друид не пропел заклинания над источником, в котором она купалась, и выпила из него воды. С глотком воды она проглотила червя, «и червь был в руке мальчика, когда он пребывал во чреве своей матери; и он съел его».