Агрессор - Энди Макнаб

Я уже когда-то видел такой же взгляд. У Хэйзл и Джули однажды.

Нана пыталась успокоиться.

— Семья фермера из Боржоми потеряла там своего единственного ребенка. Маленькую девочку. Ей было всего семь лет…

Она снова сделала паузу.

— Мы были с ними в субботу. И мы возвращаемся, потому что они хотят выступить в прямом эфире и рассказать нам, как это — жить под тиранией Акаки, лидера боевиков. Он не борец за свободу; он своекорыстный, деспотичный головорез. Эти бедные люди живут в страхе. Но эта пара — они достаточно настрадались.

Бастард лишь рассмеялся.

— И что же мамочка с папочкой собираются делать? Они думают, что им удастся изменить мир? Они думают, что Акаки испугается и убежит? Идиоты, да они ведь просто подпишут себе приговор. Чертовы придурки. — Он кивнул в сторону Кобы. — Разве это неправда?

Коба поерзал на своем сиденье. Он явно услышал имя Акаки, и это ему совершенно не понравилось.

Теперь уже Бастард просто себя не контролировал. Он не мог остановиться.

— Этот Акаки… ребята, за эти годы он доставил нам много головной боли.

— Головной боли? Головной боли? — Нана покачала головой от изумления. — Да, думаю, вы можете это так называть… Вы слышали что-нибудь об убийстве Зураба Базгадзе?

Она говорила с ним, но у меня появилось ужасное ощущение того, что этот вопрос был адресован мне.

— Этого «святого парня», да? Того, кто пытался встать на пути у нефтепровода?

— Имея очень серьезные на то причины. — Она посмотрела на Кобу. Выражение ее лица должно было означать, что ему не нужно было беспокоиться о том, оторвать ли Бастарду голову. Теперь она сама это сделает в любую минуту. — Возможно, вы слышали, что структура грунта здесь очень ненадежна. Это предположительно географически очень сложный район, особенно неустойчивый к оползням и землетрясениям. В случае проведения здесь нефтепровода появляется риск катастрофического повреждения окружающей среды.

— Зураб знал, что это разорило бы природные ресурсы. Разлитая в бутылки вода — это экспорт номер один в Грузии. Все люди вокруг, их пропитание зависит от этого. Никто не заботился о них так, как он.

— Зураб? Он был вашим другом, юная мисс?

— Он стал им. Я много раз за эти годы брала у него интервью и самое последнее практически перед самой его смертью. Он был там в субботу, навещал эту семью. Он был очень хорошим. Человеком из народа. Мы должны были снимать его в воскресенье утром, но ему неожиданно пришлось вернуться в Тбилиси, так что мы засняли лишь несколько минут с ним…

У нее был вызывающий взгляд, но мне показалось, что я заметил слезы в ее глазах.

— Сейчас, конечно, я думаю, что мне стоило убедить его не уезжать.

Я наклонился вперед, положив руки на колени.

— Вы должны были снимать «60 минут», верно?

Она кивнула.

Это было в газетах. В «Джорджиан Таймс» писали, что «60 минут» и Баз должны взорвать какую-то информационную бомбу, что Базгадзе собирался предоставить какие-то показания.

— У нас в нефтепроводе есть сенсоры, которые покажут любые трещины, — сказал Бастард. Было такое впечатление, что он не слышал ни единого ее слова. — На днях это докажут.

Ей как-то удалось сохранить невозмутимость.

— К тому времени весь район будет загрязнен. Вот почему Зураб подписал приказ прекратить прокладывание труб по этому маршруту. Но ваши… друзья… аннулировали его. Зураб говорил, что решение пришло из Вашингтона, что ваш свободолюбивый президент вмешался в это дело.

Бастард и правда ее не слушал.

— Послушайте, леди, этот ваш святой знал, что вам от этого будет большая польза. Если бы не мы, вы бы все еще жили, как в средневековье. Мы финансируем вас. Мы даем вам независимость, свободу и стабильность — и что взамен? Несколько миль металлических труб. Мой президент даже тратит время на то, чтоб приехать сюда и показать вам, что он предлагает дело. Чего еще ваш чертов Зураб хотел от нас?

Коба выглядел все более и более разъяренным. Нана успокоила его несколькими словами и печально покачала головой.

— Зураб просто не мог понять, почему, если вы так беспокоитесь о демократии и стабильности, поддерживаете правительство, в котором коррупция просто не знает пределов. Люди получают слишком мало выгоды от вашего так называемого альтруизма, так что они считают, что вы здесь просто ищете наживы.

Лицо Бастарда стало багровым.

— Знаете что, леди? Мне плевать. Меня просто тошнит от Базгадзе и людей типа него — жалуются на это, жалуются на то. Господи, вы целые дни проводили в поисках куска хлеба, пока не вмешались мы, а он только и жаловался на правительство, на русских, на энергетический коридор. Но знаете что, леди? — он приложил палец к виску и усердно покрутил им, пока у него не выступили вены. — Мне совершенно наплевать, ездит ли грузинское правительство на «кадиллаках». Это была его проблема, не моя.

— Я согласна, это была его проблема. Но это также моя проблема и проблема всей Грузии — и вы ошибаетесь, это и ваша проблема также. Зураб был прав. Он знал, что ваша страна куда более заинтересована в нефти, чем в демократии. Демократия — это лишь предлог, очень удобный флаг, которым можно размахивать. Вы ведете себя здесь так же, как вы это делаете в Южной Америке, Африке, на Среднем Востоке. Вы инвестируете военные силы, оставляете коррумпированное правительство очень довольным и строите базы для своих собственных войск, которые защищали бы ваши интересы. Тем временем наши люди, их люди, те люди, которые действительно имеют значение, не получают ничего.

Я отклонился назад на алюминиевые ящики.

— Зураб очень хорошо знал, что вы, американцы, используете войну против терроризма и паранойю о национальной безопасности, чтобы поддерживать свои иностранные группировки, пока ваши военные становятся защитной силой для всех нефтяных месторождений, нефтепроводов, нефтеперерабатывающих заводов и танкерных маршрутов на планете. И цена, которую мы все за это заплатим, выше, чем вы можете себе представить. Вы думаете, она измеряется долларами, но это не так. Она измеряется кровью.

Даже Бастард на это ничего не смог сказать, но ему и не пришлось.

— Мы на месте, — сказал Паата.

Через несколько секунд Чарли высунул голову в окно.

— Не очень-то похоже на центр первого экспорта страны, но так оно и есть.

Я посмотрел через ветровое стекло. С каждой стороны дороги стояло по несколько домов, количество которых увеличивалось вверх по дороге.

Весь район был сочно-зеленого цвета, влажный и сырой после дождя. Грязные улицы и грубые деревянные заборы напоминали средневековые. Если не считать нескольких кур, бегавших вокруг, и нескольких коров, пасшихся на лужайке слева от нас, место выглядело пустынным. Проливной дождь заставил крестьян сидеть по домам, и их можно было понять.