Звенья одной цепи - Вероника Иванова

— Найдёшь у кого коляску одолжить?

— Легко.

— Она будет нужна завтра поутру. Чем раньше, тем лучше.

— Сделаем.

А вот как быть с Ньяной? Единственное оружие и единственный щит, за которым мне положено укрываться. Но при тех расстроенных чувствах, что захватили женщину в плен после поединка с Дерком, неизвестно, кто больше нуждается в заботе, я или она.

— Я по пути загляну к толстобокой, скажу ей, что утром отправляться.

— Не надо.

Натти недоумённо сдвинул брови:

— Что значит не надо?

— Она не поедет со мной.

— Неужто заартачилась?

Судя по нелестному прозвищу и явно недовольному, но неудивленному тону вопроса, защитница и… э-э-э… помощник не очень-то ладили между собой. Наверное, следовало бы узнать причину, но, раз уж я не собирался сводить их сейчас вместе, выяснение отношений могло подождать. До моего возвращения.

— Нет, дело в другом.

Я ведь не обязан ничего ему рассказывать и ни в чём оправдываться. Но молчать… Молчание было моим постоянным спутником всю прошлую жизнь и успело изрядно поднадоесть, а теперь у меня наконец-то появились слушатели.

— Ты ведь уже слышал, что молодой пастух по имени Дерк погиб?

— Как не слышать! В наших краях жизнь сонная, и, если хоть что-то случается, разговоров хватает на седмицу, не меньше.

— Но как именно он погиб, знаешь?

Натти чуть нахмурился:

— Да вроде говорили… В горах оступился, его и переломало всего, потому тело сюда не привезли, а там захоронили.

Хорошее объяснение случившейся странности. Интересно, кто его первым пустил в обиход? Я бы этому человеку выразил благодарность. Огромную.

— Ты умеешь держать язык за зубами?

Рыжий оскалился, показав ровные, немного желтоватые зубы:

— Сами видите, во рту пока прорех нет.

— То, что я скажу, не нужно знать никому больше. Понятно?

Он кивнул. Молча.

— Дерка убила Ньяна.

Ржавчина глаз Натти заметно посерела.

— Быть того не может!

— У неё не оставалось другого выхода. Она защищала мою жизнь и жизнь тех, кто находился со мной рядом.

— От кого? От дурачины Дерка?

Дурачина… Пожалуй, поумнеть пастуху не удалось до самой смерти. Но, как говорят в народе, избыток силы замещает недостаток ума.

— С ним что-то произошло. Я не видел его раньше, сравнивать не с чем было, но он… изменился. Как человек. В смысле перестал быть просто человеком.

Натти почесал затылок:

— А яснее сказать можете?

Я бы сказал. Если бы понимал хоть одну причину случившегося.

— Он двигался быстрее, чем может уследить глаз. И бил так, как будто вместо рук у него железные молоты.

Ржаво-карий взгляд на удивление отрешённо уставился вдаль, а губы моего собеседника брезгливо выдавили:

— Так бывает. Когда человек пускает в душу демона.

Я уже слышал эту деревенскую сказочку. Совсем недавно. Только не заметил веры в глазах того, кто её мне поведал. Собственно, вообще ничего не заметил, потому что Киф Лефер со-Литто умел прятать свои чувства и помыслы.

— Изменение души я могу понять. Но при чём тут тело?

Натти смежил веки:

— Вы разве не слышали ни разу проповедей прибоженных? Даже они не отделяют одно от другого высоким забором.

К стыду моему, я нечасто посещал храмы, особенно когда детство плавно перетекло в юность. И не помнил ни одной проникновенной речи божьих служек.

— Значит, в Дерка вселился демон, который переделал его тело?

Широкие плечи приподнялись и опустились:

— Выходит, так.

Хорошо, одно объяснение с грехом пополам нашлось. Но оно тут же потребовало следующего.

— А как насчёт Ньяны? Она ведь ни в чём не уступила пастуху. Собственно, превзошла, если вернулась живой и невредимой. Как быть с ней?

Взгляд Натти ловко скользнул мимо меня:

— Да ты и сам понимаешь. Ведь понимаешь?

Да, один и один сложить могу. Но представить, что внутри моей защитницы живёт нечто нечеловеческое…

— А как демоны проникают в тело? Или сначала в душу?

— Тебе бы не у меня об этом спрашивать. Почём я-то знаю? А есть люди сведущие.

Ну да. Охотник на демонов, к примеру. Только мне сейчас до него не добраться.

— Спрошу. Когда свижусь. А сейчас лучше прилягу, а то завтра вставать ни свет ни заря. Да, и когда будешь о коляске спрашивать, кучера тоже попроси.

Натти кивнул:

— Коляска будет. А кучер нам ни к чему. Сам справлюсь.

Нам?

— Ты о чём?

— Я хоть и не так прыток, как толстобокая, да только на одного руку всегда поднимут скорее, чем на двоих.

* * *

Грент оказался вольным городом, и этот факт лишил меня большей части накопившейся было уверенности. Впрочем, Натти сообщил об особенностях того места, куда мы направлялись, когда до городских ворот оставалось не более сотни шагов и поворачивать назад было поздно.

Я никогда не понимал, как Дарохранитель допустил возникновение подобных поселений. А если ничего не мог поделать с желанием людей оставаться неподчиняющимися никакой власти, кроме самолично избранной, то зачем согласился включить вольные города в состав Дарствия? Никакого проку от них не было, подати платились в общую казну небольшие, ополчение, а тем паче солдат для службы в дарственной армии «вольные» не поставляли, да и вообще никак не участвовали в жизни государства, клочок которого оставили за собой. Можно допустить, что на заре существования Дарствия некогда и не под силу было справляться со всеми неурядицами, благо они не представляли собой прямой угрозы, но сейчас? Почему бельма вольных городов всё ещё остаются на логаренской карте? Напрашивалось лишь одно объяснение, удивляющее и заставляющее задуматься: это нужно тем, кто облечён властью. Зачем — второй вопрос. Возможно, уже не настолько важный…

Стражники у ворот всё же присутствовали и выполняли ту же работу, что и их товарищи во всех остальных городах Дарствия. Собирали плату за вход. И наверняка, как на всех прочих рубежах, монеты, падающие в объёмистый кошель должны были пойти на укрепление городских стен, мощение улиц и прочие премудрости, без которых жить можно, но выжить не удастся.

Улицы города были слишком узкими для того, чтобы любому приезжему позволялось без дополнительной оплаты передвигаться по ним в конном экипаже, поэтому коляска была оставлена нами в предместье, на попечение хозяина постоялого двора. Но и пешее перемещение по Гренту оказалось удовольствием не из дешёвых: услышав, сколько придётся заплатить за вход, я мысленно выругался, потому что при себе имел ненамного большую сумму, но ещё даже не успел нащупать под складками накидки собственный кошелёк, а Натти уже отсчитывал монеты. И равнодушие, с которым его пальцы отпускали медные кругляшки в путешествие по чужим карманам, совсем не подходило простому прислужнику, да ещё из глухой провинции. Мне точно было бы жалко отдать столько денег сразу, а рыжий расставался с монетами, как с дорожными камешками, набившимися в башмаки.