Вселенная Айн Рэнд - Гэри Вайс

Простой способ разобраться со слабыми регулирующими органами и регулирующими законами — нанять лучших исполнителей и написать более эффективные законы. Но у Гринспена есть лучший рецепт: он предлагает избавиться от них вовсе. «В нерегулируемой экономике, — пишет он, — тот, кто занимается ценными бумагами, вынужден будет потратить несколько лет, совершая признанные сделки, прежде чем сможет завоевать такую репутацию, чтобы ему поверило значительное число инвесторов, готовых поручить ему свои капиталы». Есть, правда, одна проблема, которую Гринспен не учел: мы не живем в нерегулируемой экономике, на свете никогда не было нерегулируемых экономик, и существует нулевая вероятность того, что они когда-нибудь появятся. А подобные разглагольствования могут использоваться — и используются — для того, чтобы ослабить регулирование современной регулируемой экономики.

Гринспен наверняка за свою жизнь наблюдал достаточно скандалов в мире бизнеса, доказывающих, что преследование личных интересов зачастую подталкивало бизнесменов к нарушению закона и попранию чужих прав и не менее часто приводило их к гибели. Но, по мнению Гринспена, не все так очевидно. Его неприятие регулирования имеет идеологический характер, даже религиозный, как заключил бы Альберт Эллис. Оно основано не просто на нравственности неогосударствленного капитализма, но и на безнравственности капитализма огосударствленного. Его убеждение, закрепленное в «Капитализме» как официальной доктрине объективистов, состоит в том, что правительственное вмешательство в бизнес — не просто плохая общественная политика, но и откровенное зло, форма физического насилия.

Излагая эти мысли в своем эссе, Гринспен добавляет пафоса, и в результате сотрудники регулирующих органов у него делаются похожими не на безропотных правительственных бюрократов, зачастую подверженных влиянию корпораций, а скорее — на грубых энкавэдэшников. «Какие бы эвфемизмы ни использовались в правительственных пресс-релизах, результат один: в основе регулирования лежит вооруженное насилие. Под необозримой горой бумаг, которая неизбежно возникает при всех видах регулирования, лежит пистолет». Это был любимый конек Рэнд, а еще — Брука и прочих рэндианцев, которые продолжают скакать на нем и по сей день.

Эта метафорическая «пушка» постоянно сбивала меня с толку. Я видел множество регулирующих органов в действии и время от времени наблюдал на них налет талька, но никогда — пороха. Так или иначе, компании, большие и маленькие, нарушали государственные законы, но с ними ничего не случалось. Так было во времена юности Гринспена, когда он, молодой блистательный экономист, сидел на диване в гостиной у Рэнд. Безусловно, именно так обстоят дела и поныне.

В 1968 году, в период разрыва Рэнд с Бранденами, Гринспен все еще вел себя как лояльный аппаратчик. В заявлении, опубликованном в официальном объективистском бюллетене, которое подписали Г ринспен, кузен Брандена Аллан Блюменталь, Пейкофф и еще один член «Коллектива», приверженцы Рэнд сказали следующее: «Мы, нижеподписавшиеся, бывшие лекторы Института Натаниэля Брандена, хотим, чтобы было задокументировано следующее: поскольку Натаниэль Бранден и Барбара Бранден своими многочисленными поступками предавали основополагающие принципы объективизма, мы порицаем их и навсегда отрекаемся от двух вышеуказанных личностей, и прекращаем всякие отношения с ними и с Институтом Натаниэля Брандена».[190] Гринспен в своих мемуарах ни словом не упоминает об этом отречении в духе эпохи сталинизма, которое он подписал, будучи юным энтузиастом сорока двух лет.

Гринспен состоял на государственной службе во время правления Никсона, был финансовым консультантом во время кампании 1968 года, входил в группу правительственных консультантов, рекомендовавших отменить воинский призыв, что было для Рэнд одной из первоочередных задач. Для нее воинская повинность была неприемлема, даже во время Второй мировой войны. В антологии «Капитализм» она заявила, что армейский призыв «попирает основное право человека — право на жизнь и подтверждает фундаментальный принцип государственного тоталитаризма: жизнь человека принадлежит государству, и государство может предъявить свои права на нее, заставив человека пожертвовать собой в бою».[191] Гринспена к работе в группе привлек Мартин Андерсон, советник в Белом доме и единомышленник Рэнд.

В 1968 году Гринспен отказался от поста в Белом доме. Неизвестно, имела ли Рэнд к этому отношение, зато известно о ее роли в назначении его на пост председателя Совета экономических консультантов президентом Никсоном. Если бы не Рэнд, он мог бы вовсе не получить эту должность.

В период назначения Гринспена, в июле 1974 года,[192] репортер «New York Times» Сома Голден привел цитаты и из Рэнд и из Гринспена в примечательной, давно позабытой передовице, где программа его действий — и роль Рэнд в его назначении — обрисованы в черно-белых тонах. Более двадцати лет, говорилось в статье, Гринспен являлся «другом и последователем» Рэнд. То было одно из немногих интервью, которым Рэнд удостоила презренную либеральную прессу того периода, и одно из совсем уж редких, в котором она высказалась относительно благожелательно. «Гринспен, как и все, кто разделяет подобные убеждения, — говорилось в „Times“, — верит в нравственность и безоговорочную целесообразность полного laissez-faire капитализма». Гринспен поведал «Times», что когда он познакомился с Рэнд, то был «свободным предпринимателем в том смысле, какой вкладывал в это понятие Адам Смит — под впечатлением от теоретического устройства и эффективности рынка». Рэнд же «в ходе долгих дискуссий и ночных споров заставила меня задуматься, почему капитализм не просто эффективен и практичен, но еще и нравственен».

Рэнд не скрывала, как и почему Гринспен согласился на этот пост: поддавшись ее влиянию. «Я помогла Алану проанализировать, что влечет за собой это назначение, но, разумеется, решение было его собственное», — сказала она. Если это действительно было его собственное решение, зачем об этом вообще упоминать?

Гринспен не хотел этой должности. Он сколачивал состояние в качестве экономического консультанта, и он отмечает в «Эпохе потрясений», что был во многом не согласен с политикой Никсона.[193] Но Рэнд хотела видеть его на этом посту, в правительстве, пусть даже его работа в высшем эшелоне власти противоречила всей ее философии. Она хотела обрести влияние через своего юного энтузиаста, и она его обрела.

В «Эпохе потрясений» Гринспен говорит о своем старом наставнике, Артуре Бернсе, который когда-то возглавлял Совет управляющих Федеральной резервной системы и убеждал его принять пост. Однако о роли Рэнд здесь нет ни слова, ни единого упоминания о том, как она помогала «проанализировать, что влечет за собой это назначение», хотя об этом писали на первой полосе «New York Times».