Госпожа де Шамбле - Александр Дюма

— Если человек ведет такой правильный образ жизни, как вы, его можно считать богатым. К тому же у меня есть на примете невеста, ожидающая наследство в два миллиона наличными, и я готов предложить вам эту партию.

Я улыбнулся.

— Никогда еще я не был настолько далек от мысли о браке, как сейчас.

— В таком случае не женитесь, но купите имение. Оно стоит по меньшей мере восемьсот тысяч франков.

— Дорогой господин Лубон, где же мне взять шестьсот тысяч франков наличными?

— Я уже говорил вам, что вы могли бы купить его за полмиллиона.

— Но у меня нет таких денег.

— Я найду их для вас.

— Черт возьми, кто навел вас на эту мысль?

— Сам господин де Шамбле. Он решил, что вы посланы ему самим Провидением. Граф сказал: «Раз господин де Вилье купил мое поместье в Жювиньи, он может купить и поместье Шамбле. Если у барона не хватит денег, его друг Альфред, префект Эра, одолжит ему недостающую сумму. К тому же я попрошу господина де Вилье заплатить наличными только половину».

— Сударь, — сказал я нотариусу с улыбкой, — неужели вы сможете, если я соглашусь, закрыть глаза на то, что срок доверенности госпожи де Шамбле скоро закончится?

— Я признаюсь, что, учитывая пожелания продавца, а также интересы покупателя, нашего потомственного клиента, которому подвернулось выгодное дело, я пойду на небольшую сделку с совестью. В конце концов, пока срок доверенности не истек, доверенное лицо вправе ею воспользоваться.

— Да, но я наотрез отказываюсь, любезный господин Лубон. Имея честь лично знать госпожу де Шамбле, я приобрел имение в Жювиньи, чтобы доставить ей удовольствие. Однако, я понимаю, что графине будет неприятно, если я куплю еще и усадьбу в Берне. Поэтому я прошу вас впредь не настаивать на этом, — закончил я, вставая.

— Хорошо, не будем об этом больше говорить, — промолвил г-н Лубон, — но вы упускаете очень редкий случай.

— Когда я смогу получить тридцать тысяч франков в бумагах лондонской фирмы?

— Сейчас посмотрим. Сегодня двадцать шестое августа, не так ли?

— А в августе тридцать один день.

— Вы получите деньги первого сентября. Куда прикажете их направить?

— В Эврё, на имя префекта.

— Ах, да, на имя господина Альфреда де Сенонша! Вот кто делает карьеру: через три года он станет министром. А теперь напишите мне расписку на двадцать тысяч франков. Довольно будет, если вы уведомите меня письмом о получении остальных тридцати тысяч.

— Значит, я получу деньги первого сентября?

— Разве я вас когда-нибудь подводил?

— Хотел бы я на это посмотреть! — ответил я со смехом. — Ведь нотариус — это живое воплощение закона!

— Когда вы уезжаете обратно?

— Вероятно, сегодня вечером или, самое позднее, завтра. Мне предстоит кое-что купить для предстоящей поездки.

— Собираетесь попутешествовать?

— Возможно… Это напомнило мне, что, наверное, следует оставить вам доверенность на ведение всех моих дел.

— Долго ли вы будете в отъезде?

— Я еще не знаю.

— Где вы остановились?

— В гостинице «Париж», на улице Ришелье.

— Я пришлю вам документ через два часа.

Я простился с г-ном Лубоном. Два часа спустя доверенность была у меня, и 1 сентября я получил в Рёйи тридцать тысяч франков в переводных векселях лондонской фирмы Беринг и Кº.

Любезный г-н Лубон, как всегда, был воплощением точности.

Он был из тех людей, у кого одно хорошее качество заменяет все прочие достоинства.

Как Вы помните, г-н де Шамбле решил открыть охотничий сезон четвертого сентября, пригласив гостей приехать третьего вечером.

Утром третьего сентября, завтракая с Альфредом, я сообщил ему, что собираюсь в Берне.

В ответ мой друг небрежно кивнул, а после завтрака сказал:

— Сегодня воскресенье; в этот день всякий префект отдыхает как простой смертный. Давай прогуляемся по парку и, чередуясь, воспоем поля и любовь, как два пастуха Вергилия:

Amant alterna camenæ![11]

Я привык к причудам Альфреда и сразу понял, что он хочет сказать мне что-то с глазу на глаз, чтобы не слышали слуги. Я взял приятеля под руку, и мы спустились в парк.

Не успели мы сойти с крыльца, как увидели священника из сгоревшей безымянной деревушки. Отслужив мессу, он пришел поблагодарить нас от имени своих прихожан. Наши имена, возглавлявшие подписной лист для погорельцев, принесли кюре удачу: общее число пожертвований составило десять тысяч франков — на эти деньги можно было не только заново отстроить дома, уничтоженные пожаром, но и сделать жителей деревни состоятельнее, чем они были до несчастья, а их жилье — удобнее.

Однако кюре выглядел еще более бледным и немощным, чем во время своего предыдущего визита в усадьбу. Таившаяся в нем болезнь продолжала развиваться, медленно, но неуклонно подтачивая его здоровье.

При виде священника скептическая улыбка, не сходившая с лица Альфреда, исчезла, сменившись выражением беспредельной добросердечности.

Глядя на сельского кюре, столь непохожего на аббата Морена, которому, как мне казалось, было суждено сыграть в моей судьбе зловещую или роковую роль, я спрашивал себя, каким образом одно и то же дерево — живительное дерево религии — может приносить такие разные плоды.

Мой друг упрекнул священника за то, что тот пришел слишком поздно, чтобы позавтракать вместе с нами, и стал настойчиво уговаривать его что-нибудь съесть. По настоянию Альфреда кюре попросил чашку молока.

Утомленный дорогой, священник присел на ступеньки крыльца и вытер лоб, на котором сверкали капельки пота. Между тем Альфред поднялся в дом, чтобы позвать слуг; я же, сняв шляпу, остался с почтенным гостем.

Вскоре мой друг показался на крыльце; за ним следовал слуга, держа в руках поднос с угощением.

— Может быть, зайдете в дом, отец мой, или вы предпочитаете выпить молоко, сидя под этими липами? — спросил Альфред.

— Если позволите, под липами, сударь, — отвечал кюре. — По воле Бога мне недолго осталось радоваться жизни, а я очень люблю природу. Любовь к природе и к нашим ближним — вот два чувства, позволительные для священника.

— Первое сделало вас философом, а второе — святым, господин кюре, — заметил Альфред. — Бог отлично знает, что делает.

Затем мой друг взял меня под руку и повел в парк. Он произнес резким и насмешливым тоном: