Бангкок - темная зона - Джон Бердетт

Монах. Что это было — ваша тошнота?

С. К. Все с ней знакомы. Мы называли это чувство хандрой захолустья, но это больше, чем просто хандра.

Монах. Чего-то не хватало внутри?

С. К. (кивая). Да. Вакуум на Главной улице, насколько хватало глаз.

Я понял, что недооценил способности монаха обращаться с электроникой. Он так отредактировал интервью, что оно представляло собой две части. И теперь мы перешли ко второй. Ковловский преобразился — потел, чрезвычайно нервничал. Лицо подергивалось дюжиной судорог. Человек производил впечатление страдающего хроническим страхом.

Монах. Все в порядке? Вы со мной?

С. К. Нет, я не с вами. Я разбился на тысячу осколков. Вы совершенно затрахали мне мозги.

Монах. Чем это я вам их затрахал?

С. К. Моим преступлением, будь оно неладно. Но каким образом, черт побери, вам удалось выяснить? Как?

Монах. А вам обязательно знать?

С. К. Да, я хочу.

Монах. Уверены?

С. К. Да пошел ты…

Долгая пауза.

Монах. Она была моей сестрой и, незадолго до того как умерла, послала мне по электронной почте имена и адреса всех главных игроков.

С. К. (в ужасе, не в силах поверить). Нет!

Монах. Вот ее фотография, когда она была в самом расцвете. Здесь ей около двадцати четырех лет.

Протягивает снимок размером с фотокарточку на паспорт. Человек в маске рассматривает его.

Монах. Конечно, тогда ее шея была в лучшем состоянии, чем когда вы ее видели в последний раз.

Ковловский вскрикнул, и изображение потухло.

Волшебным образом камера включилась опять. Невозможно было судить, сколько прошло времени: может, минута, а может, несколько часов, — но получилась эмоционально логическая стыковка. Ковловский сгорбился на диване, словно смертельно уставший человек. В его по-детски голубых глазах не было покоя. Взгляд метался с одного на другое, а сам он оставался неподвижным.

Монах. Как часто вы с ней работали?

С. К. Это был единственный раз.

Монах. Сколько раз вы участвовали в съемках фильмов, где изображалось реальное убийство?

С. К. Один раз. Я не занимался такими вещами. Даже не представлял, что существует нечто подобное. Меня заставили.

Монах. Кто?

С. К. У вас же есть список. Вы сказали, она прислала вам список всех главных игроков.

Монах. Только имена. Я простой монах. Откуда мне знать, кто скрывается за этими именами.

С. К. На этот вопрос я могу ответить. Большие шишки. Власть. Деньги. Не сами люди, а невидимки, которые за ними стоят.

Монах. Невидимки?

С. К. А кто же еще. Иначе мир не летел бы в тартарары.

Монах. Вы ведь недавно пришли к такому выводу? Я не ошибаюсь?

С. К. Вы с ней настолько похожи, что кажется, один человек.

Монах. Следовательно, вы с ней разговаривали, перед тем как задушили?

С. К. Перестаньте повторять одно и то же. Если вы смотрели кино, то знаете сами.

Монах. Что знаю?

Ковловский облизал пересохшие губы.

С. К. Ей пришлось меня подбадривать. Я все время был на грани срыва. Следовало отснять материал за два часа, но у меня ничего не получалось. Я не мог контролировать желудок — принял столько виагры, что все время пукал. Эрекция получилась, сами видели какая, но я был слишком взволнован и то и дело начинал плакать. Съемку хотели отложить, но она настояла на том, чтобы продолжать. Невероятно.

Монах. Что невероятно?

С. К. Ее воля. Азиатская воля — поразительная вещь.

Монах. Азия здесь ни при чем. Это «третий мир». Двести лет нищеты и деградации способны породить сильных духом людей.

С. К. Она была самой сильной из всех, кого я знал. Не человеком. Вы, наверное, человек, а она — нет.

Монах. Я был человеком до того, как вы ее убили.

С. К. (пронзительный вопль). Я ее не убивал. Она сама себя убила. Неужели вам не ясно?

Пауза.

Монах. Значит, вы сломались, невидимки решили прервать съемку и выйти из игры, но она взяла дело в свои руки. Расскажите об этом подробнее.

С. К. Она сказала им, что мы начнем все сначала, в то же время на следующий день. Не попросила разрешения, а констатировала, что так и будет. Затея разваливалась. У нее одной из всех нас был какой-то план. И они согласились. Сказали: «Отведи его к себе домой, переспи с ним, сделай все, что требуется».

Долгая пауза.

Монах. Так вы провели с ней ночь.

Его голос дышал сочувствием. В это мгновение даже показалось, что монах симпатизирует Ковловскому, и тот в ответ поднял глаза и остановил бегающий взгляд.

С. К. Да, я провел с ней ночь.

Монах. И она сделала нечто такое, чтобы укрепить вашу решимость. Что именно?

С. К. Объяснила, что собой представляет мир, как она его понимала. Я никогда раньше не встречал женщину или мужчину, способных достучаться до меня. Как правило, твердят одно и то же — всякую христианскую муру и все такое прочее. Но то, что говорила она… не знаю, уж, откуда она все это взяла… не было мурой. (Глядя честными глазами в глаза монаху.) Соответствовало. Вы меня понимаете?

Монах. Соответствовало?

С. К. Тому, что случилось со мной. Мать была мне не матерью, а незнакомой женщиной, которая исполняла роль в «мыльной опере», потому что не представляла, как обходиться со мной. Отец, хотя и жил рядом, отцовских чувств не проявлял. Мы говорили о том, о чем обычно говорят люди. Она сказала, что всем на планете заправляют невидимки. Урон, который они нанесли Западу, равнозначен и противоположен тому, что они нанесли Востоку. На Западе высокий уровень жизни, но полное отсутствие сердечности, а в остальном мире сердечность разъедает беднота. Это была самая убедительная теория из всех, что я слышал.

Монах. Что дальше?

С. К. Полный провал всего — так она считала. А самая большая ошибка — ценить жизнь. — Ковловский отвернулся к стене и явно процитировал: — «Как только исчезает желание жить, обретаешь свободу». — Он снова взглянул на монаха. — Это был лучший секс в моей жизни. Я расплатился за него тем, что согласился ее убить. Нет необходимости вам признаваться, что к утру я влюбился в нее.