Гобелен с пастушкой Катей. Книга 3. Критский бык - Наталия Новохатская

В момент обнаружения богатой версии остальные вопросы терялись в блеске заблудших сокровищ. Кто и зачем убил Рыбалова, кому и зачем покойный вёз ценности, и даже – в чём ценности состояли. Моментально возникал бешеный соблазн отыскать их по горячим следам. Для себя, разумеется, оставивши соискателей с носом. Конечно, имело место допущение, что сундучок забрал киллер, но это была половина вероятностей – как я поняла. За вторую половину стоило потрудиться, найти тайник, куда Рыбалов заложил покупку в ожидании авиарейса на остров Крит, вынуть сундучок и…

Скорее всего, до моего подключения остальные места тщательно проверились всеми изыскателями. И каждый действовал на свой страх и риск, пытаясь сообразить, кто прячет «колечко», и все держали соображения при себе. Отсюда удручающая недосказанность этого дела. Никто не хотел делиться, каждый приберегал информацию для личного пользования.

Когда предполагаемые тайники обыскали, по всем амбарам помели, по сусекам поскребли, вот тогда сошлись на мысли, что тайничок может оказаться около горячего трупа. Не исключено, что киллеры прихватили Костю на выходе из хранилища, он спрятал ценности и не успел добраться до машины. Именно тогда побегать и порыскать вокруг горки послали самую глупую дурочку, памятуя о том, что этой категории везение обеспечено.

И до сих пор никто ничего не нашёл – как я поняла. Остальные «онёры» – запутанность и недостоверность поведения участников покрывались общим объяснением, каждый имел подозрения, что кто-то из соперников идет по следу. Как в игре, но не в прятки, а «кольцо, кольцо – ко мне!» Все сидят рядком и думают ладком: у кого колечко? А тот, кто зажал кольцо в потных ладошках, ждёт момента, чтобы вскочить, выскользнуть и остаться с призом. Что касается ведущего, то он по обыкновению делает вид, что подсунул бирюльку половине игроков, не меньше.

К возвращению Миши на скамью я пришла к утешительному выводу, что теперь я знаю столько же, сколько остальные, то есть практически ничего. Зато могу с полным правом присоединиться к компании кладоискателей-мародеров, если пожелаю, разумеется. У меня набор козырей в рукаве, среди них тайное знание, к какому ростовщику Костя хотел нести заклад, также имеется сообщение, что больше там не подают, во всяком случае до невнятного следующего раза. Имеется и догадка, кто бы мог истолковать мои сны наяву, конечно, ведущий игру, П.П.Криворучко.

Однако не далее как нынче утром ведущий заявил, что личных встреч со мною не планирует, а просит забежать на огонёк к Нине Уланской, та вроде хотела меня видеть. Интересно, Нина Уланская, она тоже в клубе соискателей рыбаловских сокровищ? Скорее всего.

Игроки выстроились к кружок и зорко смотрят, у кого может быть колечко, или кто и куда за ним сунулся. Теперь я поняла, отчего злился Отче Валентин, он потерял меня на целую ночь и подозревал, что я с кем-то сговорилась. Как это неприятно, однако, не люблю никого подозревать, это гадко и утомительно. Что там Валечка однажды вещал, сейчас вспомню. Что моя милая доверчивость идёт исключительно от лени, разумеется, легче доверять, чем проверять.

Миша подсел на лавочку и продемонстрировал содержимое пакета, тёмную длинношеюю бутылку с пасущейся буренкой на этикетке. Я одобрила внешний вид непрозрачного сосуда и пришла к нестандартному выводу.

– Ну его к Богу в рай, этот вымороченный клад, – предложила я с полной искренностью. – Видали мы его в гробу в белых тапочках, думать о нём не хочу. Попробовала и стало противно. Мне достанет простенькой камеи, на память о величественном старце.

– И я того же мнения, – поддержал Миша. – Не знаю, как ты, а у меня деньги не держатся, что есть они, всё равно сразу нет, без разницы.

– Тогда пошли глотать камею, здесь на метро прямая линия, – сообщила я. – Не на лавке же…

Как порешили, так и сделали. Ирландский молочный ликёр себя оправдал, камею никто не проглотил, о кладах речи не заводились. Мне продолжало быть противно, а Миша хорошо улавливал мое настроение. В конце концов, нечаянно подумалось ближе к вечеру, я наболтала случайному спутнику достаточно, теперь никто не мешает ему заняться кладом без моего участия. А меня прошу уволить! Если тщательно вдуматься, то муторное дело встало дороговато. Я лишилась единовременно и друга сердца Гарика и компаньона Вали, а взамен…

Взамен я поняла, что ирландский молочный ликер – мой любимый напиток, и великий старец одарил меня камеей из своей коллекции. Вот такие наши прибыли, разумеется, если не считать динамита в стенном шкафу.

3

Следующее за бестолковым днём утро выдалось насквозь промозглым, мельчайший дождик за окном плавно переходил в плавающую сырость внутри гарсоньерки. Показалось, что я провела ночь на природе, где-то в амбаре или в риге, короче говоря, в сарае сельского назначения. От матрасов и одеял тянуло промокшей соломой и в комнате пахло сырым картоном. Так бывает на старых дачах ближе к осени, с этими запахами всплывает печальная догадка, что лето кончается, и неизбежно грядёт пустая покамест школа, туда придётся нести букет из гладиолусов и астр, медленно возникающих из утреннего тумана и сырой остропахнущей земли. Первого сентября срезанные напоследок цветы станут прощальным приветом с дачи, а живые, они распускаются в печальной красе, как memento mori уходящего лета.

Распиленный череп, полный окурков, натурально вписывался в туманное седое (и сырое) утро, а ароматы вчерашнего табака «воздуха тоже не озонировали». Не хватало только новых валенок дворника Тихона, но я не стала домысливать гадкой цитаты и проигнорировала валяющиеся ботинки сорок пятого размера. Не дожидаясь, «когда спящий проснётся» и сойдёт с болотного надгробия, я быстро оделась и неслышно исчезла из флигеля, даже записки не оставила, по всей видимости, произошло перенасыщение всем на свете. Детективными коллизиями, любовью и дискомфортом…

Приходилось признать, что для полной, захватывающей жизни я не гожусь, быстро устаю, тупею, и начинаю делать одну ошибку за другой. Далее они множатся и начинают жить своей жизнью, как опечатки в компьютере на четвертом листе. Вдруг на месте обычного «кабака» возникает странная «каббалла», потом долго гложут сомнения, что имелось в виду, кабальная зависимость или древнее магическое искусство.

«Рукопись и книжка – вот оно святое дело. Ещё обиженные женщины, в кабале у семейного долга и смутных чувств – тоже хорошее занятие для нормального человека», – твердила я в процессе побега, в парке и в метро. – «Пускай с убийствами, заговорами и кладами разбирается, кто пожелает. А я умываю руки, с понедельника (кстати, а какой нынче день недели и число?) начинаю новую полезную и спокойную жизнь, где есть место трудовому подвигу, а остальному – никогда!»

Соответственно чему я и пустилась дома во все трудовые подвиги. Прибрала наконец квартиру, помыла плиту и прочие закопченные поверхности, основательно вымылась сама, затем уселась за кухонный стол с бутербродом в одной руке, и ручкой в другой. Посреди уместилась рукопись с драконами, следовательно я трудилась и питалась в едином трудовом порыве. Знакомство с Дмитрием Астархановым придавало чтению рукописи приятный интимный момент. Казалось, что длится вчерашний учёный разговор, в котором нету места ни криминалу, ни рассеянному образу жизни, ни дурацким догадкам о чьих-то корыстных помыслах.