Елизавета Петровна в любви и борьбе за власть - Николай Федорович Шахмагонов

было окончательно решить вопрос с последним отпрыском Романовых.

Специально на приём к государыне Корф проситься не стал, но когда она вызвала его по поводу создания Комиссии о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы, которая должна была продолжить дело уже исчерпавшей себя Комиссии о Санкт-Петербургском строении, созданной ещё в 1737 году, Корф, улучив момент, сказал:

– Есть, матушка государыня, интересная информация. Приходил ко мне воспитатель великого князя и наследника престола граф Панин. Выспрашивал об Иоанне Антоновиче. Каков он? В здравом ли уме?

– И что ты ответил ему?

– Как есть!

– А как есть?! Зачем ему это всё?

Стало ясно: Панин что-то замышляет.

Многие считали, что императрица Екатерина владеет престолом незаконно. Даже поговаривали, что для узаконения этого нужно бы ей вытащить из заточения Иоанна Антоновича, привести в порядок да обвенчаться с ним, дабы упрочить трон. Всё ж государь законный.

Н. А. Корф. Неизвестный художник

Вряд ли императрицу заинтересовала таковая перспектива, но всё же она решила посмотреть, в каком состоянии находится Иоанн Антонович. Заявлению Петра Фёдоровича о том, что он в здравом уме, веры мало.

Получив данные о том, что Никита Панин проявляет особый интерес к узнику, императрица поручила ему организовать ей встречу с ним и присутствовать при сём.

Никита Панин предложил устроить встречу в Мурзинке, тихом уединённом месте неподалёку от столицы. Туда было приказано доставить узника. Привезли его офицеры охраны – капитан Власьев и поручик Чекин. Они из Ингерманландского пехотного полка, на который возложена охрана узника. За несколько лет ревностной службы показали себя надёжными. Привезли под видом колодника Григория. Путь таков. На лодке через Ладогу. В лодке установили будку, чтобы гребцы знать не знали, кого везут. Ну а затем пересадили в закрытую кибитку и привезли по лесной дороге в Мурзинку.

Поездка та надолго запомнилась государыне. Да что там надолго?! Почитай на всю жизнь. До того дня она полагала столь жёсткое отношение к живому человеку, совсем неповинному в том, что родился наследником престола, грехом императрицы Елизаветы Петровны. Ну а теперь ей решение предстояло принять после разговора с ним. А это уже становилось её личным грехом. Ох как трудно принимать решения такого порядка. Вот ведь, с одной стороны, надо судьбу человека определить, причём человека безвинного, – либо в каземат, либо на волю, а то и в наследники престола. Да на трон?! Но от этого решения зависят жизни миллионов людей. Ведь этот претендент на трон может стать знаменем для всяких людей и обществ, жаждущих бунтов и переворотов.

Императрица немного посидела в тишине пустого зала, отдыхая после дороги и настраиваясь на эту нелёгкую встречу, затем сказала Панину:

– Ну так давайте его сюда!

Панин вышел. Через некоторое время дверь снова отворилась и на пороге появился худощавый, вздрагивающий от страха человек. Он был одет в кафтан, суконные панталоны, переходившие в чулки. Нелепо сидели на ногах башмаки большего, чем нужно, размера. «Готовили к встрече, а одёжу не подогнали, – поняла Екатерина, стараясь отвлечься на посторонние предметы. – Вот он каков, несостоявшийся император. Лицо бледное. Вид болезненный. Под глазами синие разводы. Что за чучело?! Да он ли это? Иоанн ли?»

– Иди ближе, не бойся. Посмотреть на тебя хочу да спросить кое о чём, – мягко сказала императрица, и её тёплый, приветливый голос ободряюще подействовал на узника.

Тот сделал несколько шагов. Остановился, всё так же вздрагивая всем телом и опасливо озираясь.

Императрица поначалу хотела говорить наедине, полагая, что есть о чём говорить. И Панин уже направился к двери, но она сказала:

– Останься, Никита Иваныч. Тут секретов никаких нету – неоткуда им взяться.

А сама, как впоследствии отметила в «Записках…», подумала:

«Да уж, муженёк так муженёк. Придумали же… венчаться и венчать на царство. Но полно. Действительно ли это Иоанн Антонович? Уж не подменили ли?»

А ведь всё могло быть. Всё! Борьба за власть – дело страшное. Подмену-то и тайно от императрицы Елизаветы могли совершить. И сделать подобное могли те, кто стоял рядом, в ближайшем окружении, кто был освещён её лучами и опасался потрясений, могущих погасить эти лучи.

– Кто ты, мил человек? – очень мягко спросила государыня. – Имя своё назови. Я тебе зла не желаю.

Узник испуганно посмотрел на неё, закрыл тощими ладонями лицо, ставшее ещё белее, хотя, казалось, что уж белей и некуда.

– Я, я… Я не ведаю кто. Я… – Он силился что-то вспомнить, видимо то, что ему постоянно внушала стража. – Я не тот, за кого меня считают. Отпустите меня, отпустите. Я ни в чём не виноват.

– Так кто же ты? Кто?

– Я не тот. Принца извели, а меня заместо него держат.

Вот это поворот. Императрица посмотрела на Никиту Панина. На лице графа отразилось удивление. Он тоже не ожидал подобного ответа.

– Но кто же, если не принц? – уже твёрже спросила императрица, но твёрдые нотки в голосе только напугали узника, и с ним сделалась истерика.

– Ну, успокойся! – снова мягко проговорила государыня, но успокоить было уже невозможно.

Узник рыдал.

– Проси, что ты хочешь, – ласково сказала Екатерина. – Проси же. Свободу дать не могу. На то нет у меня права. Проси…

– В монастырь, в монастырь! – заговорил он скороговоркой. – Постригите Феодосием.

– Хорошо. Я подумаю! – сказала она. – Я подумаю, – повторила снова и кивнула Панину, мол, разговор окончен.

Панин вышел, чтобы распорядиться, и в комнату ступили караульные офицеры.

Узник шарахнулся от них, он словно хотел броситься под защиту той дамы, которая беседовала с ним так тепло, как, наверное, никто не беседовал никогда. Но его уже крепко держали капитан Власьев и поручик Чекин.

– В Шлиссельбург? – зачем-то спросил Панин, хотя и так было ясно, куда отправлять Иоанна Антоновича.

Императрица молча кивнула и стала собираться в обратную дорогу. Было о чём подумать. В таком состоянии, в коем находился этот узник, который то ли был Иоанном Антоновичем, то ли являлся действительно сменившим по чьей-то злой воле давно убитого или умершего Иоанна, он опасен значительно более, нежели человек, состоящий в здравом уме. Ведь человек в здравом уме, по крайней мере, будет адекватен в принятии решений, пусть и преступных по отношению к власти, а этот – этот просто может оказаться удобной ширмой в руках проходимцев, куклой, которую будут выставлять, чтобы от её имени творить преступления.

И отпустить нельзя, и держать грех. В монастырь? Один выход. Повелела подготовить перевод «в не весьма близкий и в не весьма отдалённый монастырь», да имя надо переменить. Назвать Геврасием. Слышала Екатерина, что