Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран

Чистка представляет собой выявление врагов и изгнание их в результате публичного разбирательства, обычно с покаянием и предоставлением доказательств благонадежности. В качестве курьеза в одном из отчетов о чистке приводится следующий диалог:

Согласно канонам классовой борьбы, члены семей бывших попов, а еще в большей степени священники только что закрытых в ходе сплошной коллективизации церквей стремятся навредить советской власти, помогая кулакам. Деятельность кулаков весьма разнообразна.

Например, кулаки обвиняются в том, что вступают в коммуну — интересно, кто их туда принимает? — и тем самым подрывают ее: «Разлагающая деятельность кулаков с каждым днем обессиливала коммуну. Падала труддисциплина, создавались рвачество и склоки. [...] Кулак стремится пробраться в коммуну с целью подорвать ее изнутри и этим самым опорочить ее в глазах масс. [...] Он прячется в стенах коммуны от сельхозналога и других государственных обязательств».[479] Последнее утверждение о возможных мотивах вступления в коммуну отвечает действительности: крестьяне, признанные кулаками, с 1929 года выплачивали продналог в особом порядке. Вывод, к которому приходит автор: необходима чистка состава коммуны, как необходима чистка поля от сорняков.

О чистке пишут многие авторы, обычно под псевдонимами. Именно чистка, как отмечается, освобождает путь в коммуну батракам и беднякам. Вот характерная краткая заметка, представляющая собой церемониальное сообщение о произведенной чистке. Некто Мушкин излагает следующую информацию о коммуне «Красный Колос» Благовещенского района:

Согласно этому описанию, «актив», то есть активные члены партии и комсомола, собирают всю коммуну и заставляют коммунаров публично каяться в прегрешениях «вольных и невольных» — эта формула попала сюда прямо из текста православной панихиды, но рассматривается, очевидно, как каламбур, и «прегрешения» заменены на «грешки». Вменить в вину коммунару невольные прегрешения берет на себя смелость коллектив, активные члены которого задают испытуемому каверзные вопросы. Публичное самообличение призвано выглядеть свидетельством приверженности общему делу, необходимой для здоровья коллектива практикой — самокритикой. Один из «вычищенных» (в тексте заметки — без кавычек, что весьма показательно) коммунаров пострадал за то, что продолжал общаться со своим отцом, классовая чистота которого сомнительна. Обещание продолжить чистку три недели грозит коммунарам новыми разоблачениями и новыми козлами отпущения, которые поднимут авторитет коммуны — до следующей чистки.

Не только самокритика, но и доносительство всячески поощрялось в такой атмосфере. «Чистка идет» — такова подпись под фотографией, где изображен опечатанный ящик с висячим замком и надписью: «Ящик по чистке аппарата коммуны»; рука опускает в щель записку.[481] Теоретически такой ящик может быть не привязан к кампании по чистке, а быть постоянным инструментом обратной связи с администрацией через анонимки.

В принципе, чистка направлена одновременно и на побуждение к покаянию, и отпущение грехов классово «своим» участникам коммуны, и па устранение из коллектива классово чуждых элементов — носителей такого греха, который невозможно смыть. Этот второй аспект чистки выходит в 1929—30 годах па первый план. Выдвигается лозунг: «Долой кулака из колхоза!» Предлагается ввести специальные категории в ежегодные отчеты о социальном составе колхозов — «кулак» и «лишенец». Это весьма любопытная советская логика, ведь если дана установка на чистку колхозов от кулаков и лишенцев, это значит, что кулаки и лишенцы просто обязаны найтись, что создает дополнительные условия для злоупотреблений и очковтирательства, тем более что от попадания в категорию «подкулачников» не спасала и принадлежность к числу батраков. Однако позиция руководства колхозным движением отвечает спущенному с самого верха представлению об усилении классовой борьбы, и поэтому социальный состав колхозов должен быть взят под контроль. Вот формулировка из резолюции ячейки ВКП (б) Колхозцентра по докладу «О кулаке в колхозе»: «Учет социального состава как при приеме в колхозы, так и находящихся в колхозах членов, должен быть тщательно разработан по всей колхозной системе по определенным признакам».[482] Основной тезис резолюции состоит в том, что классовая борьба имеет место не только вокруг колхозов, но и внутри колхозов всех форм, в том числе и коммун, и будет продолжаться до тех пор, пока все средства производства не будут в неделимом фонде (то есть даже при выходе из колхоза не будут возвращаться тем, кто когда-то внес их в коллективное хозяйство).

Когда вступлению в колхоз не остается альтернативы, большинство крестьян перед вступлением предварительно распродают свое имущество и режут скот, чтобы не отдавать все это колхозу бесплатно. Эти (разумеется, «спровоцированные кулаками») действия, приобретающие массовые масштабы, расцениваются коллективизаторами как «вредительский маневр», подлежащий разоблачению. Более того, для уличенных в таких деяниях при вступлении в колхоз может быть установлен дополнительный взнос, равный по размеру цене ликвидированного имущества.[483]

И в 1929-м, и особенно в беспокойном 1930 году публикации «Коллективиста» активнее, чем прежде, работают над образом врага в лице кулака, которого предстоит ликвидировать: систематически повторяются призывы крепче ударить по кулаку и гнать из партии кулацких агентов, которые обвиняются в самых разнообразных грехах, причем все проявления самостоятельности крестьян, противящихся коллективизации, списываются на тлетворную деятельность кулаков.[484] Сообщения о чистках и арестах постоянно присутствуют в советской прессе вообще и на страницах журнала колхозцентра в частности. Атмосфера в стране создавала фон для разоблачений и борьбы, и тематика редакционных статей «Коллективиста» отражает эту атмосферу. «Сильнее удар по право-“левац-кому” блоку!» — главная тема номера, где комментируется открытый процесс «Промпартии».[485] Редакционная статья содержит проклятия «предателям, поджигателям войны, агентам империалистической интервенции», требует беспощадной расправы с ними и со всеми, кто имеет к ним отношение. Среди таковых упоминаются арестованные профессора Тимирязевской академии, видные экономисты Н. Д. Кондратьев и А. В. Чаянов, которые позже будут осуждены по сфабрикованному ОГПУ делу так называемой «Трудовой крестьянской партии». Несколькими страницами ниже мы видим заголовок, который ассоциирует врагов с кулаками: «Сильнее удар по кулачью и его агентам оппортунистам».[486]