Боковая ветвь - Ирина Степановская

— Наталья Васильевна, пойдемте гулять! — Женя назвал ее, как было принято раньше, на вы. Стараясь выглядеть равнодушной, она улыбнулась, взяла со стола свою сумку и спокойно взяла Женю под руку. Серов открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не придумал сразу, что именно, кроме: «Эй! Эй!» Поэтому когда через какое-то время он рот закрыл, парочка была уже далеко.

Серов посидел молча. Подумал о чем-то. Вяло поковырял мясо в тарелке. Потом (если бы кто-нибудь наблюдал это со стороны, то сильно бы удивился) вдруг характерно приподнял плечи и брови и бархатным голоском надменно проговорил, явно передразнивая Наташу:

— Может быть, ты потанцуешь, дорогой? И ответил себе, имитируя рычание зверя:

— А как же! Конечно, потанцую! Если ты, дорогая, не возражаешь! — И он, не ожидая, естественно, больше никакого ответа, тут же склонился с приглашением на танец над удивленной соседкой.

Боже, как хорош южной ночью приморский парк! Как задумчив шепот моря, как прохладны гладкие листья магнолий! Как теплы скамейки и руки тех, кто целуется на них под южными звездами! Как мягка прошлогодняя хвоя под ногами, как приятно покалывают ладони раскрывшиеся за зиму сосновые шишки. Пусть благословенны будут дети, родившиеся от этой безумной южной любви. Пусть ожидает их жизнь долгая, теплая, полная страстей и необыкновенных безумств в наше скучное, деловое время!

Так думал Вячеслав Серов, прогуливая свою пухленькую хорошенькую спутницу в черной от теней кипарисов мгле площадки теннисных кортов. Надо сказать, что на белый свет его спутница вовсе не торопилась, а, даже наоборот, стремилась, пользуясь темнотой, прижаться к Серову всеми выступающими частями тела. К чести Серова надо сказать, что он даже пытался какое-то время развлекать свою спутницу разговором. Но когда она первая закрыла ему рот поцелуем, видимо, для того, чтобы он больше не отвлекался, он не мог позволить себе быть не джентльменом. Поэтому, когда дама сама вскарабкалась на еще не успевший впитать в себя ночную прохладу бордюр, окаймлявший верхние трибуны кортов, ее кружевные трусики и бюстгальтер стали нарядно украшать темные ветви кипариса, будто рождественскую елку.

Романтики хочется дамам, в одиночку приехавшим на курорт. Но когда нет романтики в жизни, кто кого может осуждать за кратковременные психологические разгрузки? Кроме того, очень могло быть, что даме ужасно хотелось хоть на миг победить неприступную на вид, изысканную и светскую Наташу, которую она, конечно же, давно заметила рядом с Серовым, как замечают отдыхающие всех — кто с кем приехал, когда и насколько. Так или иначе, вскоре она уже отпугивала случайно прогуливающихся внизу прохожих своими невоздержанными криками. Когда же Серов, кстати, с честью выполнивший свой долг джентльмена, уже хотел пойти посмотреть, куда это увел молодой человек его жену, она не могла идти от переполнявших ее чувств.

— Ты самый лучший, самый чудный на свете любовник! — восторженно говорила она у подъезда, навалившись на Серова всем телом. Но ему это было уже неинтересно.

Чтобы быстрее отвязаться, он ласково погладил ее по аппетитным окорокам и поклялся утром непременно прийти навестить ее в постели, пока его жена еще будет спать. Подтвердив двадцать раз, что будет скучать всю ночь напролет, не сомкнув глаз, Серов закрыл наконец за ней дверь и отправился искать Наташу.

Уже настала полночь. В их номере ее не было. С чувством смутного беспокойства Серов почти бегом спустился на набережную. Казалось, что все отдыхающие санатория разбились этой ночью на пары. Влюбленные сидели под каждым тентом, на каждой скамейке, и даже в пляжном кафе на берегу под музыку никто не танцевал в общепринятом смысле. Все вокруг мерно и медленно колыхалось, переступая в такт нотам и плеску волн. Искать жену среди слившихся в экстазе тел было трудно, и Серову приходилось кружить вокруг каждой пары, чтобы понять, кто там именно прячет улыбку в объятии. Он узнал много знакомых по столовой лиц и, даже улыбнувшись кое-кому поощрительно, проследовал дальше, в самый конец набережной. Гранитные плиты заканчивались красивым полукругом, и к морю вели полулунные ступени. Здесь было темнее и к тому же прохладно. Лишь галька еще отдавала накопившееся за день тепло, но всех желающих обогреть не могла.

«Конечно, — с неудовольствием подумал Серов, — романтическим излияниям здесь самое место. Не могли ведь устроиться там, где поближе, непременно надо было тащиться в самый конец!»

И действительно, в зыбкой тьме он угадал фигуру жены, возлежащей прямо на гальке в выходном шелковом платье. Возле нее стояли открытая бутылка вина и два пластиковых стаканчика. Бывший президент студенческого научного общества сидел рядом с ней и с жаром о чем-то ей говорил, размахивая руками.

Серов разозлился: «То папочка, то молодой дурень! Сейчас они полезут купаться, и она с пьяных глаз еще, не дай Бог, утонет! А полезет в воду исключительно мне назло!»

Дальше он продолжал размышлять с удивительным отсутствием логики, характерным для всех людей, думающих о близких.

«Вылезет из воды и простудится! Ведь у нее нет с собой даже кофты!» И вместо того, чтобы сразу идти к жене, он побежал обратно в свой номер, чтобы кинуть в сумку ее белье для переодевания, брюки и свитер. Туда же полетело мохнатое полотенце и бутылка водки для растирания.

Он не ошибся. Когда он вернулся на пляж, парочка, выглядевшая весьма привлекательно, действительно лезла из кожи вон, изображая влюбленного дельфина и немного надменную русалку. Русалка умудрилась залезть в море прямо в длинном узком платье. В данной ситуации и логичнее, и безопаснее было бы купаться в чем мать родила, но Наташа не терпела банальности. Из пенных волн она появилась как Афродита, и бывший кружковец вынес ее на руках, почти ни разу не споткнувшись. Правда, Афродите пришлось в ослепительной улыбке сцепить намертво зубы, главным образом для того, чтобы они не стучали от холода.

«Слава Богу, жива!» — подумал Серов и засвистел в свой свисток, так и болтавшийся у него на шее, на весь пляж.

— Что тут за безобразие! Ну-ка быстро иди в кабину переодеваться! — Он в полной мере насладился эффектом, отразившимся на двух мокрых растерянных лицах.

Дурацкое хихиканье тут же прекратилось, и Наталья Васильевна, как нашалившая школьница, испепеляя негодующим взглядом надоедливого преподавателя, послушно побрела в пляжную раздевалку. Серов закинул ей через верх сумку с одеждой и, пока она там шелестела бельем, наставительно обратился к Кружкову:

— А вам, молодой человек, как бывшему коллеге, пора бы знать, что Наталья Васильевна здоровьем очень слаба! И уж холодной воды не переносит совсем! И плавать, между прочим, почти не умеет. С чего это вдруг вы взяли, что можете так, с бухты-барахты, запросто рисковать ее жизнью?!

Кружков встал, сцепив зубы и кулаки, и, по-видимому, приготовился полезть в драку.

Наташа, переодевшись, вышла тем временем из кабинки и удрученно сказала:

— Вот, Женя, понятно теперь, почему мы душа в душу живем с Серовым уже столько лет? Он мне не только муж, он мне и бонна, и нянька, и надзиратель, и старший товарищ. И даже иногда еще и любовник! Правда, в этом качестве со мной он проявляет себя редко.