Лауреаты Ленинского комсомола - Коллектив авторов

цветом, ритмами, которые существуют не сами по себе, а являются образной сутью спектакля, его выразительным языком. Постигая этот красочный мир, ребята острее воспринимают гражданский смысл спектакля.

До сих пор речь шла о спектаклях для подростков, для школьников средних классов. Но Ленинградский ТЮЗ не только детский, но и подлинно молодежный театр. Разговор о героике, разумеется с поправкой на возраст, театр продолжает в спектаклях для молодежи. Предмет разговора тот же, но содержание его, естественно, не может остаться неизменным. В спектаклях для молодежи героический характер не представлен как нечто непреложно данное, он рождается из осознания человеком своего гражданского, нравственного долга.

К пятидесятилетию Октября Ленинградский ТЮЗ поставил новые спектакли о людях, чьи имена связаны с историей русской освободительной борьбы. Спектакли эти не равноценны по своим достоинствам. «После казни прошу…» В. Долгого — несомненное достижение театра. «Глоток свободы» Б. Окуджавы — более скромная работа. Но оба спектакля отличаются единством критериев, они поставлены с одних идейных и художественных позиций. Их героем является человек высокого общественного сознания, способный на героический протест и героическую жертву.

Декабрист Михаил Бестужев, герой пьесы Б. Окуджавы «Глоток свободы», не принадлежал к числу руководящих деятелей Северного общества, но его, как и других, привели туда совесть и долг гражданина, честь русского офицера. Сквозь этот магический нравственный кристалл даны в спектакле характеры основных героев (постановка З. Корогодского, художник Н. Иванова). И увы, нам доводится узнать, что понятия чести иной раз в декабристской среде оборачивались абстрактным рыцарским благородством, что в политической борьбе декабристы были во многом неопытны и наивны. Однако эта проблема не выглядит в спектакле однозначной.

Не только по молодости и неопытности так отчаянно быстро выдал имена заговорщиков прапорщик Кановницын (Н. Иванов). Его пылкая исповедь Николаю I и сокрушает вас крайней неуместностью и одновременно волнует. За нею угадывается не только доверчивая натура юноши, не ведающего сложностей борьбы, но и дух декабристских собраний с накалом мысли, с гражданскими страстями.

Внутренней содержательностью отмечен образ поручика Панова (В. Ставрогин). Однако он являет собой совершенно иной человеческий характер. Этот молодой, но зрелый душой офицер — образец мужества и стойкости. Видимо, чтоб стать «рядовым» декабристом, нужно было быть незаурядным человеком. Панов — В. Ставрогин далек от каких-либо иллюзий, будущее видится ему отнюдь не в розовом свете, но ни слабости, ни раскаяния враги от него не дождутся. Его отрывистые, короткие ответы на допросе звучат с коробящей тюремщиков независимостью и прямотой.

Поединок Николая I с декабристами представлен в спектакле как поединок чести и бесчестия. Для Николая, каким его играет Г. Тараторкин, не существует недозволенных средств. Артист раскрывает психологию беспринципности. И каким гибким, дальновидным, изворотливым оказывается этот молодой монарх, словно у него вековой опыт тирана. На наших глазах Николай переживает любопытное превращение. Истерический ужас перед бунтовщиками обратился в холодную ненависть и расчет. Наедине с собой Николай нервно застегивает пуговицы императорского мундира, но за дело берется человек, внешне спокойный, решительный, способный к любому иудиному ходу. Декабристы, конечно, безоружны перед этой жестокой и коварной волей, но ведь человека легче уничтожить, чем сломить в нем дух протеста, стремление к справедливости. Наконец, готовность во имя этого жертвовать собой.

Именно эти качества присущи Михаилу Бестужеву (Ю. Каморный). Спектакль начинается в горчайший для декабристов час их поражения. Но Бестужев еще на свободе и волен распорядиться своей судьбой. Поначалу его действия естественны и понятны. Он переодевается в штатское, прощается с близкими, возница переправит его в Финляндию. Казалось бы, все разумно, логично. Но поступки Бестужева в странном противоречии с его решением. Надо торопиться, он медлит, раздумывает, похоже, что он живет в ином, чем все, измерении. В волнении сестры, невесты, в торопливости их речи он слышит тревогу о себе и не может заразиться тем же. Не забота о себе, не поиски спасительного варианта волнуют его, душа занята совсем другим. Бестужев — Ю. Каморный продолжает быть во власти пережитого на Сенатской площади. Глоток свободы был прекрасен, трагичен, краток. Но это был «звездный» час жизни героя. Спасать себя — значит изменить себе. Вот на это Бестужев не способен. Его добровольная сдача в Зимнем не только акт верности декабристским убеждениям, но и сознательный идейный вызов. Побеждает не здравый смысл, не житейская мудрость, а нравственная бескомпромиссность героя.

Михаил Бестужев в спектакле Ленинградского ТЮЗа не является фигурой исторического масштаба. Но в его убежденности, благородной самоотверженности сомневаться не приходится. А ведь это совсем не мало.

Тема русской освободительной борьбы продолжена театром в спектакле «После казни прошу…», посвященном лейтенанту Шмидту. Образ этого удивительного человека впервые появился на театральных подмостках. Спектакль достоин его памяти.

Драматург В. Долгий создал документальную пьесу. В ней нет ни строчки вымысла. Только переписка Шмидта, только фактические свидетельства его жизни, только документы.

Точен и достоверен голос документов, поэтичен и торжествен голос театра. Театр юного зрителя искренне восхищен человеческим подвигом Шмидта, и эта дань восхищения, влюбленности, юношеского восторга перед героем в полной мере ощутима в спектакле (постановка 3. Корогодского, художник Г. Берман). Другой театр, как другой человек, возможно, иначе рассказал бы историю этой высокой и трагической судьбы, но Ленинградский ТЮЗ говорит своим языком, от лица своих зрителей.

Праздничная театральность, метафорическая образность, острота пластических решений в этом спектакле играют первостепенную роль. Постановка свободна от бытового правдоподобия, но в ее напряженных ритмах проступает правда времени, которому она посвящена.

Распахнута сцена театра. В глубине голубой горизонт, напоминающий о морских далях. Море — профессия героя, Черноморский флот — место его подвига. Но редко горизонт бывает безмятежно голубым. То победно взвивается на его фоне красное полотнище, и Шмидт возглавляет митинг севастопольских рабочих, то опускается огромная траурная лента, и Шмидт вместе с другими склоняется над могилами павших товарищей. То к черному цвету присоединяется золото, и Николай II вынужденно дарует России манифест. И ни одна из этих сцен не становится иллюстративной. Спектакль действительно звучит то набатным призывом, то скорбным реквиемом, то дерзкой издевкой. И здесь нельзя не сказать, что всей достаточно сложной стилистикой спектакля отлично владеют вчерашние и сегодняшние тюзовские студийцы. В единой сценической униформе, меняя лишь детали, молодые актеры играют по нескольку ролей. Они играют свое отношение к времени, людям, событиям, и каждый раз это отношение глубоко личное, пристрастное. Этот непрерывно меняющий свое лицо хор нигде не является нейтральной массой. Мы видим Шмидта в окружении друзей или врагов, чувствуем, как затягивается петля вокруг его горла.

Острота исторических и жизненных столкновений подчеркнута всей художественной тканью спектакля. Чем отчаяннее порыв к свободе, который своей жизнью выразил Шмидт, чем выше человеческий взлет