Судные дни - Адам Нэвилл

Малькольм последовал за ним, шаркая маленькими ступнями в веселеньких носках.

– Я был в разных жутких местах. Они приводят меня туда. Все птицы мертвые. Все горит. Собаки воют. Люди плачут. Это ад. Они хотят забрать меня в ад за собой. Теперь я вижу их, даже когда не сплю. Все осталось в моей голове! – Его голос упал до шепота, и он в страхе посмотрел на потолок. – Я там был. Они вытащили меня из собственного тела.

Кайл снова рухнул на диван и уставился на свои ноги, не видя их. Доказательство. Вот оно, доказательство. Теперь никто не скажет, что он сошел с ума. Но скоро сойдет. Вот он, Малькольм Гонал, его будущее. Краем глаза Кайл заметил, что пол словно мерцает, дрожа. Это уже не просто усталость. Его охватило ощущение полной ирреальности, он едва не терял сознание.

– Спать, – выдавил он.

– Нет, нет, нет, – судорожно затряс головой Гонал, – ты не хочешь спать. Они приходят во сне. Подумай об этом. Они впервые увидели их в Нормандии. В трансе. В шахте под кислотой. В нашем мозгу есть такие зоны, которые их видят. Не спи! Оставайся в сознании! На свету! Не спи даже днем, а то они придут.

Гонал заколотил ручонками по воздуху и закричал. В углах рта показалась слюна:

– Они хотят войти! Но они ненавидят свет! Ненавидят!

Кайл встал, держа в руках диск. Мысли еле шевелились в голове. Если он не выберется из этой смердящей квартиры, от этого сумасшедшего, с ним тоже случится истерика. Но Гонал схватил его за руку трясущимися пальцами:

– Знаешь. Мы должны держаться вместе. Мы сможем их отогнать. Подумай. Один будет смотреть, другой спать. Когда они успокоятся, сходим за едой.

– А если не успокоятся? – Кайл высвободил руку.

– Тогда есть другой способ, – глаза Малькольма за очками расширились.

Кайл невольно прислушался.

– Им нужен Макс. Подумай об этом. Он все начал. Мы им зачем? Я даже больше не снимаю. Да и ты. Ты не можешь. Ты бросил. А если мы им поможем… – Он уже заговорщицки шептал, приблизил свое круглое лицо к уху Кайла, и тот отшатнулся: изо рта толстяка несло. – Мы отдадим им Макса. Подумай. Он нас в это втравил. Он нам врал. Он им нужен. Наверное.

– Нет, – Кайл двинулся к двери.

– Нам придется! Марта, Бриджит! Они выжили. И Макс тоже. Она хочет вернуть их. Не нас. Не меня. Не тебя.

– Но мы знаем. Ты разве не видишь? Мы знаем.

«Этого достаточно». Знание ее секретов само по себе было достаточным проступком и основанием для наказания. Кайл не понимал, почему так уверен в этом. В нем говорил чистый инстинкт, а не разум, но теперь ему приходилось воспринимать мир без помощи рациональных законов.

Гонал неожиданно заметил DVD-диск в руках Кайла. Его жирное лицо исказилось:

– Я понял! Сука! Ты хочешь украсть мой фильм! Тебя подослал Макс.

– Нет…

– На хрен! Ты знаешь, кто я? Кто я, а? Ты, вообще, кто такой? Ты ничто! Ничто! Я занимал первые строчки чартов!

Кайл бросил диск в лицо Гонала, как фрисби.

– Оставь себе это дерьмо, – он сгреб Гонала за грудки. Халат оказался мокрым и сальным на ощупь, – я приехал посмотреть, не сможем ли мы помочь друг другу. Но ты ни хрена не знаешь. Ты в дерьме. Прячешься в грязи и клеишь газеты на стены. Ждешь смерти. И все? Больше ты ни на что не способен? Ты помочь мне не можешь, – Кайл отпустил Малькольма. – И я тебе даже довериться не могу. Никто не может. Ты прогнил насквозь. Неудивительно, что они так хотят утащить тебя за собой.

Кайл пошел к двери.

Гонал побрел за ним, всхлипывая:

– Не уходи! Не надо, – а потом вдруг заорал: – Ты за все заплатишь!

– Уже, – ответил Кайл и пнул дверь с такой силой, что треснул большой мусорный пакет.

Двадцать три

Вуд-грин, Лондон.

23 июня 2011 года. 22.00

– Эй! Приехали!

Кайл не помнил, как сюда попал. Он уехал из Нью-Кросс на такси и прямо в машине провалился в беспокойный сон. Ему хотелось проспать здесь неделю. Интересно, на кредитке Макса хватит столько денег?

Расплачиваясь, Кайл скалился, как идиот. Надо было снять себя самого на камеру: нервного, издерганного, беспрерывно болтающего. Сделать о себе документальный фильм «Кэбмен», пока идею не свистнул Морган Сперлок [8]. Возможно, другого способа выжить не осталось: жизнь на улице, или в толпе аэропорта, или на заднем сиденье такси. Навсегда. Вода в бутылках, еда с заправок и из кафе, больной желудок, странные сны, постоянное перемещение, постоянный свет. «Они ненавидят свет!» Он слышал в голове крик Гонала.

Спал Кайл недолго, глубоко и не без сновидений.

В какую-то секунду в черной пустоте сверкнули жутким алым светом костяные твари. Он подскочил на секунду или две, отер подбородок от слюны. Спать хотелось так, что он безрассудно отрубился снова. Теперь ему явился Малькольм Гонал в деревянной короне, который в каком-то темном помещении сучил ногами в воздухе, паря над полом, и хитро улыбался, как будто делал что-то умное. И еще Марта смотрела в серое небо над шахтой и курила сигареты, ожидая чего-то. Остального Кайл, к счастью, не запомнил. Сон его освежил. Глаза жгло, болела шея, но по крайней мере он теперь соображал проворнее.

– Удачи. – Такси уехало, и Кайл остался один на темной холодной улице.

В квартире Гавриила горел свет. Кайл позвонил. Огромная негритянка приоткрыла дверь, накинув цепочку.

– Уже поздно, вы к кому?

Кайл объяснил, что он друг брата Гавриила. Она понятия не имела, о ком идет речь. «Он что, переехал? Он, вообще, еще жив?» Кайл замер в оцепенении. Но прежде чем женщина закрыла дверь, он услышал слабый голос Гавриила:

– Кто там?

– Гавриил! Это Кайл, – крикнул он, – срочно!

– Артур, кто такой Гавриил? – спросила женщина, обернувшись через плечо.

Повисла тишина, а потом сектант ответил:

– Впусти его!

Брат Гавриил вернулся к своему настоящему имени – старика звали Артур Смит. Женщина была его сиделкой. А может, и сиделкой его матери заодно. Теперь в присмотре нуждались оба. Ее прислал Макс.

То, что осталось от Гавриила, Кайл нашел в захламленной гостиной. Смит сидел в грязном кресле перед мерцающим газовым камином. К счастью, ноги калеки закрывал клетчатый плед. Во время съемки во Франции Кайл удивлялся, какой Гавриил худой. Но тогда он выглядел еще относительно здоровым, а сейчас от него остался лишь хрупкий скелет, съежившийся в кресле, слишком большом для тщедушного тела. Серая кожа, мутные глаза, безгубый слюнявый рот и безразличное выражение лица, как будто его накачали лекарствами. В комнате пахло больницей. Столик загромождали пачки таблеток и бутылочки воды, у стены стояла инвалидная коляска, а на диване лежали два костыля. Спрашивать, как Артур себя чувствует, было бессмысленно.