Улыбка зверя - Андрей Молчанов

— Или — идите сами, — сказал он, притормозив у стеклянной двери. — Только быстро!

Колдунов опрометью ринулся в дверь, отыскал в стеклянных кабинках знакомую лысыватую голову, торопливо поздоровался и сунул менеджеру две голубые бумажки. Менеджер, посмотрев на бумажки, задал Колдунову вопрос на своем непонятном языке, Колдунов пожал плечами, затем последовал еще один вопрос и, уяснив, что самостоятельный поход в банк — заведомая глупость, Колдунов поднял палец, с чувством произнес: “Минутку!” и — вновь ринулся к стеклянной двери, у которой как раз проезжал знакомый “линкольн” Джорджа.

— Не могу объяснить, — выдохнул он в приоткрывшееся оконце. — Давайте я за руль… Эти два доллара меня доконают…

— Чеки у менеджера? — спросил Джордж.

— Да…

— Садитесь за руль, а то видите — полицейский уже блокнот вынимает, сейчас выпишет пятьдесят пять за эти два…

Впрочем, через несколько минут недоразумение исчерпалось, Джордж объяснился с менеджером, Колдунов вновь пересел на место пассажира и, перевалив через Квинсборо-бридж, машина понеслась по широкой трассе к аэропорту Кеннеди.

Простились тепло.

Вскоре самолет взмыл над залитой солнцем Атлантикой.

Стюардесса поставила перед Колдуновым бутылочку виски и стакан апельсинового сока со льдом.

Блаженно жмурясь от летящего в оконце иллюминатора света, Колдунов достал из бумажника заветные карточки. С любовью провел по трехцветному флажку “визы”, полюбовался на голограмму земных полукружий “мастер-кард”.

Облегченно вздохнул. Все, кончилась пора складывания пачек валюты в тайниках, кончился страх потерять ее из-за воров и непредсказуемости стихийных явлений. Теперь наличность поступит в свой российский банчок, откуда за умеренный процент выверенными порциями перетечет на американский надежный счет. Туда же польются ручейки “левака” за экспортные операции… Жаль вот, Америки он не увидел. Скомканно все как-то вышло…

“Впрочем, — рассудил он, — подсоберу капитальца, возьму переводчицу толковую и длинноногую, и следующим годом — во Флориду. Присмотрим, так сказать, недвижимость, погуляем по морским ресторанчикам…”

Ассоциативно ему вспомнилась сырая японская рыба, и он сглотнул слюну, отделываясь от невольного приступа тошноты.

За иллюминатором темнело. Самолет проваливался в ночь, навстречу которой он неуклонно летел.

То, что политика не имеет ничего общего с моралью, не просто расхожая обывательская фраза, а проверенная веками непреложная аксиома. Правитель, руководящийся моралью — неполитичен, а потому положение его не бывает достаточно прочным. Кто хочет править, должен прибегать к хитрости и к лицемерию. Великие народные качества — откровенность и честность — это пороки в политике, потому что они свергают с престолов лучше и вернее сильнейшего врага.

До выборов главы города Черногорска и его заместителя, назначенных на середину февраля, оставались считанные дни, и надо отдать должное Вениамину Аркадьевичу Колдунову — предвыборную кампанию он провел блестяще, использовав все допустимые в таком важном деле хитрости и уловки.

Единственную ошибку совершил он, не послушав предостережений умного Сергея Урвачева, и эта ошибка могла стоить ему нескольких процентов голосов. Урвачев, кровно заинтересованный в исходе выборов, поскольку шел в паре с Колдуновым и претендовал на должность вице-мэра, всеми силами отговаривал Вениамина Аркадьевича от неверного шага, но тот остался непреклонен…

Урвачев, наловчившийся на митингах и собраниях предельно точно и доходчиво формулировать мысль, расхаживал перед Колдуновым, как какой-нибудь профессор перед аудиторией и, взмахивая рукой, четко и раздельно произносил:

— Экий вы идеалист, Вениамин Аркадьевич, если лезете к толпе с такими благими порывами. Поймите, во все времена народы, как и отдельные люди, принимали слово за дело, ибо они всегда удовлетворяются показным, редко замечая, последовало ли на общественной почве за обещанием исполнение…

— Как хотите, Сергей Иванович, но здесь я от своего решения не отступлю, — твердо отвечал Колдунов, стараясь поскорее поставить точку в затянувшемся споре. — Пенсионеры самая дисциплинированная часть избирателей и пренебрегать этой частью крайне неразумно…

— Хочу вам все-таки напомнить, что люди с дурными инстинктами, даже среди пенсионеров, гораздо многочисленнее иных, благородных, так сказать, поэтому лучшие результаты в управлении ими достигаются насилием и устрашением, а не академическими рассуждениями и либеральными подачками. Знаете ли вы, что народ всегда питал и питает особую любовь и уважение к гениям политической мощи, и на все их мошеннические действия отвечает: “Подло-то, подло, но ловко! Фокус, но как сыгран, до чего нахально!..”

Урвачев говорил с удовольствием, фразы из него лились без заминки, и ни малейших затруднений в подыскивании нужных слов он не испытывал. С недавних пор у него появились даже те характерные ораторские жесты, которые Колдунову случалось видеть в хронике времен февральской революции, у ее ведущих персонажей, а именно: манера совать правую руку за борт пиджака очень напоминала привычный жест Керенского, не хватало только полувоенного френча… И даже со стороны было совершенно очевидно, что Рвачу и самому очень нравится лицедействовать, что он познал уже отравленную сладость сцены и сорванных аплодисментов, что роль публичного политика, совсем недавно освоенная им, еще не прискучила ему.

— Я не менее вашего изучал нравы и привычки народа, — заметил Колдунов. — Правда, могу признать, что вы в изучении психологии толпы весьма продвинулись. Но поверьте мне, иногда народ нуждается в некотором послаблении, и, думаю, эта прибавка к пенсии очень своевременна ввиду грядущих выборов…

— Дорогой Вениамин Аркадьевич, — устало сказал на это Урвачев. — Поверьте мне, вы очень скоро пожалеете о своем решении. Народ туп и неблагодарен, а эта ваша прибавка к пенсии ничего, кроме раздражения не вызовет. Что такое, в конце концов, пятьдесят рублей? Тьфу… Попомните мое слово.

И действительно, Сергей Урвачев оказался прав. Сразу же после объявленного повышения пенсий, корреспонденты местного телевидения прошли с микрофонами по рынкам и магазинам, узнавая настроения людей и их отношение к объявленной Колдуновым прибавке. Результат оказался удручающим для мэра — никогда на голову его не выливалось разом столько злобной брани и проклятий.

— Ну что, Вениамин Аркадьевич, смотрели вы вчерашний выпуск “Обратной связи”? — язвительно ухмыляясь, поинтересовался наутро Урвачев.

— Да, парадокс вышел, — вынужден был признать Колдунов. — Вы были правы, народ стал крайне сволочным. Крайне…

— То-то же… Я сколько раз убеждался, — чтобы выработать целесообразные действия, надо принять во внимание подлость, неустойчивость, непостоянство толпы, ее неспособность понимать и уважать условия собственной жизни, собственного благополучия… — Урвачев, чувствовалось, и сам понимал, что его снова заносит, но остановиться в дидактическом словоречении уже не мог, словно бес ему язык щекотал.