Соперницы - Шарлотта Бронте

Герцог ободрил ее несколькими ласковыми словами, и Марианна продолжила:

– Как-то ясным летним вечером я гуляла в дальней части поместья и зашла в маленький грот – мое излюбленное место уединения. Там я сидела, плача о том, что никогда не стану женой вашего сына, как вдруг заметила, что наступили сумерки. Не желая идти в темноте через парк, будя оленей и диких быков, я поспешно встала и направилась по лесной дорожке, рядом с которой был выстроен грот. Внезапно голос, тихий и скорбный, окликнул меня по имени. Я обернулась и увидела в арке того самого алькова, откуда только что вышла, смутные очертания мужской фигуры.

«Кто там?» – спросила я с легкой тревогой.

Вместо ответа незнакомец шагнул ближе. Я вскрикнула. Он сделал мне знак молчать и глухим голосом, при одном воспоминании о котором меня бросает в дрожь, промолвил:

– Погляди на меня, Марианна. Таким стал твой Генри.

Тут как раз луна выглянула из-за облака, и в ее свете, пробивающемся сквозь ветви, мне предстало лицо, и впрямь отдаленно схожее с лицом Генри, но столь искаженное, что сама бы я его не узнала. С мокрых волос и одежды текла вода, широко открытые глаза застыли, лишенные всякого выражения, щеки и нос раздулись и посинели.

От ужаса я ничего не могла ответить, и он продолжал:

– Таким я лежу, Марианна, меж Коралловых островов Южных морей. Не слушай лжецов, не бойся, что я вернусь. Смерть и пучина сковали меня цепью. Будь счастлива и не вспоминай свою первую любовь…

И призрак у меня на глазах двинулся по воздуху. Сама не своя от страха, я бегом бросилась домой.

Там я сразу рассказала об увиденном мисс Фоксли. Она всячески старалась меня убедить, что это лишь плод моего воображения, а когда поняла, что я твердо верю в реальность призрака и намерена поступить по его совету, очень рассердилась и ушла, сказав напоследок, что желает мне жестоко раскаяться в решении выйти замуж за маркиза. Через три недели мы обвенчались, а вскоре после того Артур уволил мисс Фоксли, чему я была только рада, ибо от ее угрюмого вида и глухих намеков меня охватывал необъяснимый ужас.

С тех пор о ней долго не было ни слуху ни духу, а дня три назад маркиз сказал, что видел ее в городе, и настрого запретил мне вступать с нею в какие бы то ни было сношения. В тот же день мисс Фоксли прислала мне письмо. Там говорилось, что если я не хочу, чтобы о неких обстоятельствах стало известно маркизу, то должна, невзирая на титул, навестить свою старую гувернантку в квартире на Харли-стрит. Я поддалась на угрозы и, придя туда, увидела Генри Перси, которого считала погребенным в морской пучине.

Он так переменился, стал такой неприятный и злой, что я сперва отказывалась его признать, но он быстро меня убедил, предъявив тот самый знак, который я пять лет назад вручила ему в залог нерушимой верности. Он хотел, чтобы я осталась с ним в тот же день, но я слезами и уговорами вымолила себе неделю с условием, что не обращусь к мужу за советом и на следующий день приду на Харли-стрит узнать некий важный секрет касательно меня самой.

При второй встрече мисс Фоксли сообщила, что я не дочь сэра Александра Хьюма!

«А чья же в таком случае?» – спросила я.

«Как вам известно, – ответила она, – покойные леди Перси и Хьюм были ближайшими подругами. В знак взаимной любви они сговорились, после вашего с Генри рождения, обменяться детьми, чтобы каждая воспитывала чужого ребенка, как своего. Все было устроено так ловко, что никто, кроме меня, об этом не узнал, так что вы до сего дня считали отцом доктора Хьюма, хотя на самом деле вам подарил жизнь не кто иной, как сам лорд Элрингтон!»

Услышанное так меня поразило, что я упала без чувств, а когда пришла в себя, сказала мисс Фоксли, что буду считать ее слова гнусными измышлениями, покуда не получу доказательств. Она ответила, что дамы составили об этом бумагу и что документ хранился у леди Перси в ларце, открываемом потайной пружиной, затем подробно описала пружину и добавила, что отыскать ее очень трудно и лорд Элрингтон, вероятно, так до сих пор и не открыл ларец.

Сама не своя от мысли, что тот, кого я ненавижу и боюсь больше всего на свете, в действительности мой отец, я, едва ли понимая, что делаю, прибежала в Элрингтон-Хаус. Там я уговорила лорда Элрингтона показать мне ларец, прочла злополучную бумагу и в порыве чувств тут же ее сожгла.

Теперь, милорд, – продолжала она, – вы знаете все мои тайны и можете понять глубину страданий, от которых у меня временами почти мутился рассудок. Объяснения мне тягостны, так что постараюсь изложить оставшееся как можно короче.

Когда Марианна закончила, Артур попросил ее описать знак, по которому она узнала Генри Перси.

Та ответила:

– Это было золотое колечко с прозрачным камнем, в которое заключена прядка моих волос, а с внутренней стороны выгравировано мое имя.

– Гнусная ведьма! – воскликнул маркиз. – Она купила его в ювелирной лавке Сапфира, а тот, кто показал вам это кольцо, – такой же Генри Перси, как я сам! А вся история про лорда Элрингтона – наверняка такая же подлая выдумка, и я выведу вашу мисс Фоксли на чистую воду еще до конца дня!

Он тут же позвонил в колокольчик и велел нескольким слугам отправляться на Харли-стрит за мисс Фоксли и тем, кто там вместе с нею остановился. Посланные вскоре вернулись с гувернанткой и ее сообщником, в котором мои отец и брат тут же узнали Эдварда Перси, известного негодяя и старшего брата того, за кого он себя выдавал. Эдвард без смущения признался, что пошел на обман из одной только корысти: мисс Фоксли обещала ему заплатить. Та, увидев, что ее предали, вынуждена была во всем повиниться и раскрыла тайну ларца покойной леди Перси: дамы и впрямь хотели обменяться детьми, но, не получив согласия мужей, отказались от этой мысли.

Тогда мой отец сказал ей, что если она хочет избежать наказания, то должна немедля покинуть пределы Африки и никогда больше сюда не возвращаться.

– Я предлагаю вам выбор между изгнанием и позорным столбом, – объявил герцог. – Решайте сами, что вам больше по вкусу.

Она выбрала первое, и на следующий же день была выслана из страны. Эдвард Перси за свое чистосердечное признание получил от моего отца