Леди-наследница - Алисса Джонсон

— Лорд Энгели. С приездом. — Голос ее был ровным, спокойным и таким убийственно вежливым, что Гидеон посочувствовал брату. — Полагаю, ваша поездка прошла хорошо?

— Э… плодотворно. — Люсьен шагнул вперед. — А ты как?

— Неплохо, благодарю вас. Ваша семья была очень добра, позволив…

— Ты точно такая же, какой я тебя помню! — выпалил он.

— Я… я направлялась в… в библиотеку. — Она внезапно устремилась вперед, мимо ошарашенного Люсьена. — Прошу прощения.

— Постой! — Люсьен схватил ее за руку. — Роуз. Подожди.

Лилли посмотрела на его руку, потом медленно подняла глаза на него.

— Меня зовут Лилли, — холодно сказала она. — Мисс Лилли Айлстоун.

Люсьен заметно вздрогнул и уронил руку.

— Да… да, конечно. Мои извинения.

Лилли удостоила его царственного кивка головы, которым гордилась бы сама леди Гвен, повернулась и уплыла в сторону библиотеки.

Люсьен шагнул вперед, запнулся, прорычал что-то вроде «черт знает что» и ринулся за ней прежде, чем она успела пройти половину холла. Он схватил ее за руку и потащил к гостиной.

— Прекратите! — Лилли попыталась вырвать руку. — Что вы себе думаете?..

— Я думаю, что не спал несколько дней! — чуть ли не рявкнул Люсьен. — Думаю, что по четырем странам гонялся за сумасшедшей! — Он распахнул дверь в гостиную. — Думаю, что ждал этого двенадцать чертовых лет!

Он втолкнул Лилли в комнату, шагнул вслед за ней и захлопнул дверь.

Уиннифред не хотелось думать о себе как об эгоистке, но когда она сидела на своей кровати с Лилли и слушала ее рассказ о приезде лорда Энгели, то вынуждена была признать, что втайне рада этому отвлечению от своих переживаний.

Оставив Гидеона в кабинете, она целый час мерила шагами комнату, ругая себя и Гидеона и разрываясь между желанием расплакаться, закричать и сесть на первый же почтовый дилижанс до Шотландии.

Разбираться с горестями Лилли было куда проще.

Лилли теребила покрывало, но голубые глаза ее были полны неуверенности.

— Люсьен… то есть лорд Энгели согласился жить в своем городском доме.

Что означает, что Гидеон продолжит жить здесь, поняла Уиннифред.

— Это ты его об этом попросила?

— Да. И еще я попросила признать, что с нашей последней встречи прошло очень много времени, и он согласился, что это существенно, и обещал ограничить свои упоминания о нашем совместном прошлом.

— Ясно.

— Он также ясно дал понять, что намерен начать ухаживания.

— Правда? — Уиннифред коротко выдохнула, когда Лилли кивнула. — Что ж. Разве ты не хотела этого?

— Нет, не хотела. Вначале я отказалась, но… в общем, он ведь пошел на некоторые уступки, поэтому с моей стороны было справедливо сделать то же самое.

— И на какие же уступки ты пошла?

— Я согласилась, что, пожалуй, несправедливо с моей стороны критиковать его за то, что он не искал меня, когда услышал о моем замужестве. С его стороны было бы неблагородно добиваться жены другого джентльмена. — Лилли перестала теребить покрывало, подтянула колени к груди и обхватила ноги. — А я бы никогда не была о нем самого высокого мнения, не будь он человеком благородным.

Уиннифред думала точно так же, но порадовалась, что Лилли сама до этого дошла.

— Я согласилась не отвергать его ухаживаний, Уиннифред… — Лилли покачала головой. — Я даже не представляла… Гидеон говорил, что его брат до сих пор любит меня, но… он мчался из Испании без отдыха. Из-за меня. Он говорит… говорит, что до сих пор очень сильно любит меня.

— А ты?

— Я не знаю. Не знаю… — Голос Лилли дрогнул, глаза налились слезами. — Я давно заставила себя перестать думать о нем. Я должна была заставить. Мы были одни в Шотландии, без средств и без единой души, к которой можно было бы обратиться. Страдающая от разбитого сердца, я была бы бесполезна для тебя. Господи, тебе же было всего тринадцать. Это я должна была быть сильной, а не ты.

— Мы обе были сильными.

— Я рада, что ты помнишь это так, — сквозь слезы усмехнулась Лилли.

— И ты тоже.

— Может быть. Что я помню… это что любила его. — Лицо Лилли сморщилось. Слезы потекли по щекам. — Я так сильно любила его, Фредди!..

Страдая за них обеих, Уиннифред обняла Лилли.

И надо ж было такому случиться, подумалось ей, что они позволили парочке Хаверстонов разбить им сердца.

Единственной радостью Уиннифред на неделе перед балом леди Гвен было наблюдать, как лорд Энгели осыпает Лилли знаками внимания. Верный своему слову маркиз начал ухаживания, и, к немалой радости света, он целиком и полностью отдался этому занятию. Он приносил цветы, книги и коробки конфет. Он вальсировал с Лилли на каждом балу, каждый солнечный день возил ее на прогулки по Гайд-парку и безраздельно захватывал ее внимание на каждом званом обеде.

Он ясно давал понять Лилли, своей семье и всем желающим слушать, что намерен сделать мисс Лилли Айлстоун своей маркизой. Наедине Лилли признавалась Уиннифред, что хоть такое повышение в статусе, предоставляемое вниманием маркиза, ее нимало не волнует, она совсем не против того, чтобы сделать его постоянным. Уиннифред переводила это как то, что она снова влюбляется.

И хотя брак с Энгели и положит конец вопросу, вернется Лилли в Мердок-Хаус или нет, Уиннифред была счастлива за подругу. Однако не была счастлива сама.

Ее дружба с Гидеоном стала сдержанной и холодной. Словно огромная стена выросла между ними, и они были вынуждены обмениваться вежливыми приветствиями и мучительно официальными репликами через эту преграду, как противники, ведущие перестрелку через крепостное сооружение.

Ей хотелось возложить всю вину за это на его плечи, но она не могла. Дистанция была его рук делом — он снова стал уединяться в своих покоях и обедать по большей части в клубе. Он выполнял свои обязанности, сопровождая их с Лилли по городу, но не подходил к Уиннифред в гостиных во время званых обедов и не вовлекал в разговор на балу у леди Хиллспик.

Он избегает ее, это ясно как Божий день.

Но в холодности была виновата она. Поначалу Гидеон пытался сделать те несколько минут, что они каждый день проводили вместе, если не дружескими, то непринужденными. Он улыбался ей и отпускал замечания, которые должны были рассмешить ее. Она отвечала напускным отсутствием интереса.

Она знала, что небезразлична ему. Он совершенно ясно дал это понять. Но отцу она тоже по-своему была небезразлична. И это привело ее к тому, что она оказалась сиротой, брошенной в Шотландии. Такой любви она не желала — той, о которой достаточно намекнуть, но никогда не нужно высказывать. Порой надежда может ранить глубже, чем отказ, и причинить вред не только сердцу.