Пропавшие в Бермудии - Алексей Слаповский

– Да что же вы делаете?!

И стала пробираться к Олегу, но ее тут же сшибли, она упала. Закрывая голову, пыталась подняться – не могла.

Настя, понимая, что от Олега сейчас помощи ждать не приходится, вскрикнула жалобно:

– Мануэль!

А потом еще жалобней:

– Вик! Ник!

Мануэль не услышал ее, а вот Ник и Вик услышали.

Они оба разом вскрикнули:

– Мама!

Но голоса их прозвучали как жужжанье двух мух на хеви-металлическом концерте.

Товарищи Ника и товарищи Вика решили помочь им. Усилив громкость своих голосов воображеланием, они прокричали:

– Мама!

И еще раз – по команде Томаса: «Три-четыре!»:

– Ма-ма!

Всё остановилось и замерло.

Это было очень вовремя: враги сначала увлеклись рукопашной, но потом вспомнили, что у них есть и другие возможности, и вот один выхватил автомат, другой – сразу два пистолета, третий – небольшую ракетную установку, четвертый оказался в танке, пятый наскоро силился воображелать боевой вертолет…

Короче, если бы не этот отчаянный крик, то население Бермудии могло уничтожить само себя.

Запоздало завыли сирены – это подъехали несколько десятков машин «скорой помощи», чтобы собрать и увезти раненых.

По счастью, вернее, по счастливой случайности, никто убит не был. Но пострадали многие.

Ричард Ричард исчез со стадиона в самом начале драки.

Там Вик – и ему грозит опасность! – опомнился он вдруг. И хотел попасть на стадион с помощью воображелания. Но не получилось.

– Неужели я такой трус? Неужели я себя обманываю и на самом деле не хочу туда попасть? – горько спросил он себя и ответил: – Да, трус. Да, обманываешь. Дрожишь за свою шкуру.

Тогда Ричард Ричард бросился ко входу, чтобы попасть на стадион обычным способом. Но контролеры его не пустили.

– Что ж, я ничего не могу поделать. Я хотел пройти – но меня не пускают. Вы ведь меня не пускаете? – уточнил он у контролеров.

– Не пускаем.

– Ну вот. Что же я могу поделать? Ничего! – развел руками Ричард Ричард.

В Бермудии разгорелась настоящая война. Вернее, не совсем настоящая. В настоящей войне знаешь, на кого напасть, когда напасть, в каком количестве и т. п. Разведка выясняет расположение вражеских сил, ракетные войска и артиллерия ведут огневую подготовку, уничтожают боевые объекты и большие скопления войск противника, затем в наступление идут солдаты и добивают тех, кто остался жив.

В Бермудии все гораздо сложнее. Где враг – неизвестно. В каком направлении вести огневую подготовку – непонятно. Откуда ждать нападения – никто не знает.

Но Мануэля это не смущало, он с первой же минуты столкновения на стадионе возглавил большой отряд, который стал основой повстанческой армии, образованной в считаные часы. В Бермудии ведь было довольно много военных – летчики пропавших самолетов, экипажи исчезнувших подводных лодок и военных кораблей, а также морские пехотинцы, которых отправляла одна страна в другую для выполнения боевой задачи, но они не доплыли, все разом пожелав лучше сгинуть в неизвестном пространстве Бермудии, чем погибнуть на поле сражения.

Обретались тут три камикадзе, поднявшиеся во время Второй мировой войны с японского авианосца, заплывшего в эти воды. Из-за густого тумана они не сумели потопить три вражеских линкора и с честью погибнуть, возвращение назад живыми и с невыполненной задачей было для них смерти подобно, вернее, хуже смерти, поэтому они желали провалиться сквозь землю, то есть сквозь воду, от позора – и провалились. В Бермудии линкоров не было, а стремление исполнить свой долг у них осталось навсегда. Конечно, после определенной тренировки силы воображелания они могли создать этих линкоров хоть целую эскадру, а потом, поднявшись в воздух на воображенных самолетах, доблестно эту эскадру потопить, погибнув при этом. Но их смущало, что корабли противника все-таки, как ни крути, будут ненастоящие, а смерть при этом может получиться настоящей. Неравноценно. Нападать же на оказавшихся в Бермудии вражеских моряков с тех самых линкоров, которые все-таки были потоплены, хоть и другими героями, они тоже не хотели: собираясь истребить флотилию американцев, они к самим американцам, в общем-то, не испытывали ненависти. Не получалось. Представят вражеский корабль – и воинственный дух загорается, жажда уничтожить и умереть нестерпима, увидят вражеского моряка или даже целый десяток – никаких эмоций, наоборот, полюбили с этими моряками беседовать, дружески разговаривать о войне, рассуждая, кто мог бы победить, если бы все было не так, как было, а так, как предполагалось…

Сначала вояки попытались создать регулярную армию Бермудии – на случай, если когда-нибудь кто-нибудь нападет. Но столкнулись с непредвиденными трудностями. Армия – это субординация, дисциплина. Командиры приказывают, подчиненные исполняют. Командир заставит тебя сто раз туда-сюда ходить строевым шагом по плацу – терпи, это служба. Бравый генерал, взявший на себя командование, тут же провел учения под дождем и снегом, заставив солдат бегать, ползать, прыгать, а потом лихо маршировать мимо трибуны и отдавать честь. Кончилось печально: генерала на трибуне сначала скрючило, потом скорчило, потом перекосило, потом ему на голову свалилась куча навоза, в бок ему уткнулись три вилки, а в итоге его просто-напросто разорвало на мелкие куски. То есть, как вы понимаете, все это были мысленные пожелания маршировавших измученных солдат, которые в обычных условиях остались бы в их головах, а в Бермудии превратились в реальные действия, так неприятно сказавшиеся на генерале. Естественно, с этой минуты никто уже не хотел быть военачальником, а нет военачальника – нет и войска.

И бывшие солдаты устроились в Бермудии полицейскими и охранниками, но это была лишь видимость работы. Серьезные преступления в Бермудии случались редко, а если и случались, то поймать нарушителя было крайне трудно: он шмыгал в первый попавшийся закоулок искривленного пространства, нырял в воображенное озеро и уплывал на воображенной подводной лодке или улетал на воображенном самолете. Охранять объекты – тоже проблема (за исключением разве что ЦРУ): сегодня объект есть, а завтра его нет или он в другом месте.

Большинство перешло на гражданское положение, собираясь заняться тем, чем хотели заниматься помимо службы в армии. Но выяснилось, что их дела тут никому не нужны. Отдыхай сколько влезет. И они с удовольствием стали отдыхать – но уже не влезало. Уже надоело до последней степени. И они не раз с печалью, странной для самих себя, вспоминали о военной службе. Тогда, по крайней мере, было понятно, зачем и как жить: утром подъем, зарядка, завтрак, потом учебные занятия или боевые действия, где тебе всегда прикажут, укажут и покажут. Ошибся – заплатил жизнью. Отличился – наградили. Все ясно. А тут – никакой ясности. Хочешь – вставай, хочешь – лежи целыми днями, хочешь – делай зарядку, хочешь – не делай.