Полярный круг - Лиза Марклунд

– Сейчас мне надо идти, – сказала она.

Рик схватил ее за руки выше локтей.

– Почему ты так торопишься? – спросил он, просовывая колено между ее ног. – С тобой обычно так весело.

Остальные двое приблизились спереди, глаза у них были красные и влажные.

– Я не могу остаться, – сказала она. – Я иду к подружке.

– А ты не можешь попросить ее прийти сюда? Тогда мы могли бы повеселиться все вместе.

– Она работает, – ответила София. – До полуночи.

– Ну, тогда у тебя предостаточно времени, – проговорил Рик, расстегивая на ней кофту.

– Прекрати, – сказала София. – Я не хочу. Сегодня вечером нет.

Он остановился.

– Хотите секса, платите деньги, – заявила она. – Еще десять тысяч.

– What the fuck…[55] – пробормотал Рик. – В прошлый раз…

Она подтянула хвостик на затылке и поправила очки на переносице.

– Десять тысяч, – повторила она.

– Зачем тебе столько денег?

– Вы хотите или нет?

Мужчины снова потянулись за бумажниками.

* * *

Спортивная сумка стояла в дровяном сарае, в нее было сложено все необходимое, кроме денег и блокнота. Присев на чурбак, София перевела дух. Между ног побаливало, из анального отверстия слегка сочилась кровь. Солнце спряталось за горизонт еще до десяти. Около полуночи ненадолго стемнеет, но так долго ждать нет необходимости. Больше ее не тошнит.

Взяв на колени школьную сумку, она достала блокнот и пачку сотенных, переложила в спортивную сумку. Затем погрызла конфету на палочке, положила ее обратно в школьную сумку.

Самый простой путь не всегда самый верный. Карина Бюрстранд решила стать американкой, хотя, вероятно, это не так уж и легко. Кто сказал, что один жизненный путь лучше другого – только потому, что он менее запутанный?

Она может стать кем захочет. От осознания этого голова начинала кружиться.

Поднявшись, она схватилась за ремни, повесила на себя обе сумки крест-накрест и пошла наверх, к стройке.

В одной из бытовок горел свет. Сложив свой груз у фундамента моста, София открыла молнию на спортивной сумке.

Потом пошла к освещенному бараку.

Агнета с забранными в хвостик волосами стояла на коленях и мыла один из унитазов, когда София постучала. Агнета подняла глаза и с изумлением посмотрела на нее.

– София, – выговорила она и поднялась, не выпуская щетки для мытья унитаза. – Ч-что ты здесь делаешь?

Она и вправду очень хорошенькая. К тому же добрая и милая. Теперь она стащила с себя розовые резиновые перчатки.

– Прости, – проговорила София. – Было очень глупо с моей стороны так сказать на «Полярном круге». Понимаю, что ты расстроилась. Я не хотела.

Агнета опустила глаза, вертя в руках резиновые перчатки.

– Да, – пробормотала она. – Я очень расстроилась.

– Ты сможешь меня простить?

Агнета подняла глаза, попыталась улыбнуться.

– Я вовсе не хотела такое сказать, – продолжала София. – Я просто… рассердилась, меня все раздражало.

– Такое со всеми иногда случается, – проговорила Агнета. – Может быть, это что-то гормональное – теперь, когда ты беременна.

Она и вправду всегда думает о людях только хорошее. Просто невероятно, как человек может быть таким наивным.

– Можно тебя обнять? – спросила София.

Агнета отложила перчатки на столик и подошла к ней. Они осторожно обнялись.

– Кстати, ты видела котят? – спросила София, когда они разжали объятия.

– Котят?

София указала пальцем.

– Там снаружи стоит коробка с котятами. Я услышала писк, когда проходила мимо. Три штуки, такие хорошенькие…

Агнета вытянула шею, вглядываясь в темноту.

– Коробка? Кто-то поставил ее туда?

– Не знаю, – пожала плечами София.

– Где?

Она сняла передник, в котором занималась уборкой, и пошла к выходу. София показала пальцем.

Агнета поспешила к фундаменту моста.

София пошла следом, видя, как ветер треплет светлые волосы подруги. Дала ей подойти к фундаменту. Увидела, как та наклоняется, заглядывая в прямоугольное пространство.

Сама она подошла к своей спортивной сумке.

Рождественское утро не блистало[56]. Оно было темное, как ночь, и дико холодное. Словно сговорившись, снегопад и ветер прекратились одновременно вечером сочельника, оставив после себя город у полярного круга под метровыми сугробами. Стояла полная тишина. За ночь столбик термометра упал, мороз держал домá и людей в своих тисках. Из труб прямо к небу поднимался дым. Дыхание на улице будет потрескивать, снег – скрипеть под подошвами.

Несмотря на ранний час, в окнах квартир и вилл зажигались свечи и лампы.

Утренняя Рождественская служба всегда – самое посещаемое богослужение года, даже без поминовения недавно обнаруженных убитых девочек-подростков. Сегодня помещение церкви будет забито до отказа. Все не привинченные к полу стулья из пасторской канцелярии, залов собраний и прочих церковных помещений уже собраны и расставлены в проходах и по бокам, но многим из присутствующих, по всей видимости, придется стоять. Начальник пожарной охраны – ныне это Сверкер Бергстрём – не согласился подкорректировать максимально допустимое с точки зрения пожарной безопасности количество посетителей, поэтому Викинг Стормберг решил: когда предел будет достигнут, они просто перестанут считать.

Сегодня всем найдется место в Доме Божьем.

Викинг оглядел в зеркале свое лицо. Ему пятьдесят семь лет. Насколько он изменился с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать? Если бы он тогда встретил свое нынешнее «я», узнал бы он сам себя? Откуда ему это знать?

И к чему он сейчас об этом задумался?

Он надел кобуру, затянул ремни поверх рубашки. Проверил пистолет – Sig Sauer P226 калибра 9×19, пятнадцать патронов в магазине. Пожалуй, самое надежное оружие из всех, какие когда-либо производились. Положил его в кобуру, закрепил в кожаном футляре. Надел пиджак, оглядел себя в зеркало. Застегнул пиджак. Непривычно ощущать оружие под левой подмышкой, но снаружи его не видно.

Он сделал глубокий вдох. Закрыл глаза.

Его дочь Элин вошла в его спальню, заспанная и взлохмаченная. Окинула критическим взглядом его пиджак и толстые брюки.