Дворец наслаждений - Паулина Гейдж

Но он пришел. Бросив смятую юбку на стул, подошел к своему ложу. Вздохнув, провел руками по лицу, развязал белую ленту, стягивающую волосы, и тряхнул головой. Затем позвал слугу. Тот бережно расстегнул и снял с шеи хозяина пектораль из лунного камня и серебряные браслеты с его рук. Гуи сбросил сандалии.

— Я устал, — сказал он. — Оставь все до утра.

— Вам нужен мак, господин? — спросил слуга.

Гуи покачал головой.

— Нет. И вина не нужно. Унеси кубок. Если хочешь, можешь его сам выпить.

Слуга взял кубок. Сквозь щелку мне было хорошо видно его лицо. Слуга хотел что-то сказать, но промолчал, видимо решив, что кубок пуст по его собственному недосмотру. Удивленно заглянув в кубок, он прижал его к груди и поклонился.

— Спасибо, господин. Если вам больше ничего не нужно, я пойду.

Гуи махнул рукой, и слуга вышел.

Больше мне Гуи не было видно, поскольку он отошел в сторону; судя по всему, он встал перед окном. Я лежала, затаив дыхание. Вот Гуи снова вздохнул и что-то пробормотал. Заскрипела деревянная рама кровати, и Гуи вновь стал мне виден. Он был все так же удивительно, невероятно красив с ровной белизной своей кожи и пепельно-белыми волосами, рассыпавшимися по плечам.

Гуи наклонился, чтобы задуть лампу, и на мгновение я увидела его лицо. Линии в уголках рта, который мне так хотелось поцеловать и который лишь дважды коснулся моих губ, стали глубже. И все. Время пощадило его, человека, который сам повелевал будущим, и вдруг я почувствовала такое до боли знакомое, такое страстное желание, что не выдержала и, видимо, издала какой-то звук, поскольку Гуи вдруг замер, глядя в мою сторону. Какое-то мгновение его глаза под тяжелыми веками, в которых вспыхнул красный огонь, смотрели прямо на меня, затем он дунул на лампу, и свет погас. Я слышала, как он забрался в постель. Я тоже закрыла глаза, а когда открыла, то увидела лишь серый свет, падающий из открытого окна.

Дыхание Гуи стало глубоким и ровным, но я была уверена, что он не спит, а только притворяется. Содрогаясь от ужаса, я вспомнила нашу первую встречу в Асвате. Он приехал в Асват, чтобы посоветоваться со жрецами храма Вепвавета по какому-то важному делу. Наше селение затаилось, предвкушая встречу со знаменитым и загадочным прорицателем, которого почти никто из нас не видел; рассказывали, что он с ног до головы закутан в покрывало, как покойник, и что под этим покрывалом скрывается какое-то страшное уродство. К тому времени я окончательно решилась на встречу с Великим Прорицателем, чтобы попросить его заглянуть в мое будущее, ибо мой отчаянный страх, что я застряну в Асвате на веки вечные, буду рожать детей, как моя мать, и, так же как она, быстро состарюсь, был сильнее, чем ужас перед этим чудовищем, о котором шепотом рассказывали женщины. Однажды в полночь я потихоньку выбралась из родительского дома и вплавь добралась до его ладьи; взобравшись на палубу, я прокралась в темную и душную каюту прорицателя, но, оцепенев от ужаса, замерла на пороге, разглядывая бесформенную массу, лежавшую на постели. Гуи уже тогда знал, что в его каюте кто-то есть.

Судорожно сглатывая слюну, я боролась с приступами паники. «Не будь дурой, — говорила я себе, — как он может тебя услышать? Слуга ведь ничего не заметил, да и в комнате все осталось как было». Но с каждой минутой мне все сильнее казалось, что Гуи меня видит. Я вжималась в стену, стараясь сделаться как можно меньше. Рукоять ножа в руке сделалась влажной. Мне хотелось закричать.

И в тот момент, когда я уже решила сбросить накидку и визжать, визжать, он заговорил.

— В комнате кто-то есть, — спокойно произнес Гуи. — Кто это?

Я закусила губу и зажмурилась, не помня себя от страха. И тогда он начал смеяться.

— Мне кажется, что это Ту, — сквозь смех сказал Гуи. — Ты бы хоть показалась, что ли, иначе как же ты будешь произносить свою обличительную речь? Выходи, а то мне хочется спать.

Отбросив накидку в сторону, я слезла с сундука и со стоном распрямила затекшую спину. С трудом держась на ногах, я дрожала от клокотавших во мне чувств — любви, ярости, страха, неизвестно откуда взявшейся детской нерешительности — и не знала, что сказать.

— Я был прав, — продолжал Гуи, — это моя маленькая Ту вернулась домой, как всеми покинутая птичка. Впрочем, не такая уж ты и маленькая, верно?

— Ты предал меня. — Я хотела произнести эти слова громко и четко, но вместо этого лишь хрипло прокаркала. — Будь ты проклят, Гуи, ты использовал меня, а потом предал, бросил в гареме, где меня унижали, судили и приговорили к смерти. Ты поднял меня из грязи, ты был для меня всем, и ты меня бросил, чтобы спасти собственную шкуру. Я ненавижу тебя. Ненавижу. Все эти семнадцать лет я представляла себе, как буду тебя убивать. Я пришла, чтобы сдержать клятву.

Я крепко сжала в руке нож и шагнула к нему, но в этот момент в глаза мне ударил такой яркий свет, что я почти ослепла. Гуи сидел на постели, держа в руке трут, и вскоре комнату вновь заливал желтый свет лампы.

Казалось, мы смотрели друг на друга целую вечность. В его глазах читалась мягкая насмешка, усталость и, возможно, да-да, только возможно, печаль. Я почувствовала, как онемели мои пальцы, сжимающие нож. Как прежде, много лет назад, я застыла на месте, не имея сил шевельнуться.

Я вспомнила, как увидела его обнаженным, когда, залитый светом луны, он стоял в реке, простирая руки к своему божеству — Луне. Вспомнила, как он, сидя за своим письменным столом, сурово отчитывал меня. Вспомнила, как падали ему на лицо белые волосы, когда он, склонясь над ступкой, измельчал травы, целиком погрузившись в это занятие, а по его святилищу, маленькой комнатке, единственному месту, где он бывал самим собой, плавали диковинные ароматы.

— Ну что? — спросил он. — Нож недостаточно отточен? Может, послать за точильным камнем? Или не можешь решиться? Ты, видимо, помнишь только хорошее, а не то, что ранило твою честную крестьянскую душу? Память — грозное оружие, моя Ту. Так ты собираешься меня убивать или нет? У тебя же была прекрасная практика. Дело-то легче легкого.

Как всегда, он угадал мои мысли. И я сдалась.

— О Гуи, — прошептала я. — О Гуи. Ты не изменился. Ты все такой же надменный, жестокий и ужасно самоуверенный. Неужели ты ни разу не подумал о том, как мне жилось в Асвате? Неужели тебя никогда не мучила совесть?

— Конечно думал, — хрипло ответил он и, соскользнув с кровати, потянулся за своей юбкой. — Но я хорошо тебя знаю. Ты ведь очень сильная, моя Ту. Ты как цветок пустыни, который найдет воду даже в самой скудной почве. Нет, уж за тебя-то я не беспокоился. А что касается совести — ты провалила все дело, так что я был вынужден совершить то, что совершил. Вот и все.

— Выбери что-нибудь одно, — сухо заметила я. — Только что ты назвал меня покинутой птичкой.

Гуи бросил на меня холодный оценивающий взгляд, и, несмотря на свое шутливое замечание, я внутренне сжалась, приготовившись к насмешливому ответу.

— Сколько тебе лет? — спросил он и, завязав на поясе юбку, уселся на стул, положив ногу на ногу. Его ноги были по-прежнему сильными и стройными. Я бросила на них лишь мимолетный взгляд, опасаясь выдать свою слабость.