Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной - Ричард Докинз

Диапазон значений EQ у современных млекопитающих очень широк. Так, у крыс он равен примерно 0,8, то есть чуть ниже среднего. А у белок несколько выше, около 1,5. Возможно, трехмерный мир деревьев требует дополнительной вычислительной мощности, чтобы контролировать точность прыжков и даже в еще большей степени — чтобы продумывать рациональные маршруты сквозь лабиринт ветвей, порой соединенных друг с другом, а порой и нет. У обезьян показатели EQ значительно выше среднего, а у человекообразных (особенно у нас с вами) и того выше. У одних обезьян EQ выше, чем у других, и, что любопытно, это как-то взаимосвязано с их образом жизни: обезьяны, питающиеся плодами и насекомыми, имеют более крупный относительно общих размеров тела головной мозг по сравнению со своими листоядными собратьями. Рассуждения, что животному требуется меньше вычислительных мощностей, чтобы найти листья (которых вокруг сколько угодно), чем чтобы найти плод (который еще нужно поискать) или поймать насекомое (которое активно пытается удрать), не лишены логики. К сожалению, как выяснилось, истинное положение дел несколько сложнее: важное влияние оказывают и другие параметры — например, скорость обмена веществ. Если рассматривать класс млекопитающих в целом, то EQ хищников обычно слегка превышает EQ добычи, на которую они охотятся. У читателя наверняка есть идеи, почему это может быть так, но предположения такого рода с трудом поддаются проверке. Однако, какова бы ни была причина, сам факт, по-видимому, можно уже считать установленным.

Но довольно о современных животных. Джерисон попытался восстановить и EQ тех видов, которые уже вымерли и существуют только в ископаемом виде. Чтобы оценить объем их головного мозга, ему пришлось делать гипсовые слепки с внутренней поверхности черепной коробки. В таком деле не обойтись без многих догадок и допущений, но пределы погрешности не столь велики, чтобы начисто лишить смысла все предприятие. В конце концов, точность этой методики можно проверить на современных животных. Мы делаем вид, будто высушенный череп современного животного — это все, что у нас есть, оцениваем объем мозга при помощи гипсового слепка, а затем сравниваем эту свою оценку с настоящим мозгом и выясняем, насколько точной она была. Такие контрольные измерения, проведенные на современных черепах, вселяют уверенность в правильности того подхода к оценке размера давно погибших мозгов, который использует Джерисон. Первый сделанный им вывод был таким: головной мозг животных имеет тенденцию увеличиваться в размерах по сравнению с тем, каким он был миллионы лет назад. В любой отдельно взятый момент времени головной мозг у травоядных, как правило, был меньше, чем у охотившихся на них хищников. Однако у травоядных, живших позже, он был больше, чем у травоядных, живших раньше, а более поздние хищники тоже обладали мозгом большего размера по сравнению с более ранними хищниками. Скорее всего, мы видим в геологической летописи не что иное, как гонку вооружений (или, скорее, целый ряд многократно возобновлявшихся гонок) между хищниками и травоядными. Здесь аналогия с человеческими гонками вооружений представляется особенно удачной, ведь и травоядные, и хищники используют головной мозг в качестве бортового компьютера, а электроника — это, вероятно, именно то, что развивается в наших сегодняшних военных технологиях особенно стремительно.

Чем же заканчивается гонка вооружений? Иногда она может закончиться тем, что одна из сторон вымрет, и тогда другая сторона, вероятнее всего, прекратит прогрессировать в этом конкретном направлении, а то и “повернет вспять” по причинам экономического характера, к обсуждению которых мы сейчас перейдем. В других случаях экономическое давление может остановить гонку вооружений в некоей стабильной точке — стабильной даже несмотря на то, что одна из сторон в каком-то смысле навсегда останется победившей. Возьмем для примера скорость бега. У скорости, с которой гепарды или газели могли бы бегать, существует какой-то крайний предел — предел, устанавливаемый законами физики. Однако ни гепарды, ни газели этой границы не достигли. И те и другие остановились на более низких значениях скорости, после чего, как мне думается, увеличивать ее стало нерентабельно. Быстроходность — технология не из дешевых. Для нее требуются длинные кости конечностей, мощные мускулы, объемные легкие. Любые животные, которым действительно необходимо бегать быстро, могут обзавестись всем этим, но им придется за это заплатить. И цена будет тем выше, чем больше скорость. Измеряется она в том, что экономисты называют “ценой возможности”. Цена возможности чего-либо — это сумма всего, от чего вы должны отказаться ради того, чтобы приобрести это что-либо. Стоимость того, чтобы отправить ребенка в частную платную школу, — это все, что вы не сможете себе позволить в результате: новый автомобиль, который вы не купите, отпуск, в который вы не поедете (если же вы настолько богаты, что в состоянии позволить себе все эти вещи сразу, значит, для вас цена возможности устроить своего ребенка в частную школу крайне невелика). Для гепардов цена увеличения мускулов на лапах — это все то прочее, на что можно было бы употребить материалы и энергию, израсходованные на образование мышц. Например, произвести больше молока для котят.

Разумеется, тут и речи нет о том, что гепарды могут осознанно заниматься вычислением себестоимости! Все это автоматически осуществляет обычный естественный отбор. Те из конкурирующих между собой кошек, чьи лапы не столь мускулисты, будут, вероятно, менее быстроногими, но зато они сэкономят ресурсы, чтобы произвести дополнительное количество молока, и, таким образом, смогут выкормить еще одного детеныша. Больше всего детенышей вырастят те гепарды, гены которых обеспечат наилучший компромисс между скоростью бега, выработкой молока и прочими нуждами бюджета организма. И оптимальное соотношение между, скажем, производством молока и скоростью бега совсем не очевидно. Оно наверняка будет разным для разных видов и варьирующим в рамках одного вида. Одно несомненно: компромиссы такого рода неизбежны. Когда и гепарды, и газели достигнут той максимальной скорости бега, какую они могут себе “позволить” с учетом всей необходимой экономии, данная гонка вооружений завершится.

Не исключено, что из-за различий в своей экономике два этих вида остановят прогресс на разных уровнях. И возможно, животные-жертвы будут в итоге тратить на орудия защиты бóльшую долю своего бюджета, чем хищники — на орудия нападения. Одна из причин такого финала резюмирована в басне Эзопа: “Заяц бежит быстрее, чем лиса, потому что он бежит ради своей жизни, а она — только ради обеда”. На языке экономики это означает, что те отдельные лисы, которые распределят свои ресурсы между различными проектами, преуспеют больше тех лис, которые практически все, что есть, вложат в технологии, связанные с охотой. В то же время в популяции зайцев экономическое равновесие будет сдвинуто в пользу тех особей, которые не жалеют средств на снаряжение, необходимое для быстрого бега. Результатом такого уравновешивания внутривидовых бюджетов будет то, что межвидовая гонка вооружений придет к обоюдному и устойчивому завершению, причем одна из сторон будет впереди.

Вряд ли нам доведется наблюдать биологические гонки вооружений в динамике, слишком уж маловероятно поймать это явление в какой-то конкретный “момент” геологической истории Земли — например, в наше время. Однако особенности тех животных, которых мы видим сейчас, вполне можно объяснить результатами гонки вооружений, протекавшей в прошлом.