Если веришь - Кристин Ханна

– Привет, Мария.

Она обернулась и увидела в дверях Джейка в переделанных по его росту парадных брюках Расса, белоснежной рубашке с черными подтяжками и неумело завязанным галстуком. Рыжие волосы, гладко зачесанные на лбу, курчавились на затылке и шее.

При виде Джейка у Марии сжалось сердце. Он выглядел таким красивым и взрослым, но нерешительным в ожидании ее одобрения. Крошечные царапины от бритвы виднелись на его щеках.

– Какой ты красивый!

Лицо Джейка расплылось в улыбке.

– Ты тоже.

Он подошел к ней, и она взяла его под руку. Вместе они молча подошли к окну. Они ждали. Они все время ждали.

Джейк слегка к ней прислонился, и она его поняла. В этом году они очень старались, как следует подготовиться к празднику, но что бы они ни делали, их повсюду окружали призраки Рождества прошлых лет. Они впервые встречали Рождество без своих родителей.

Мария смотрела в окно, но не видела на стекле кружочков света, отбрасываемого зажженными свечками. За окном угадывались смутные очертания построек фермы. Мир за окном – холодный и безмолвный.

– Он не вернется, – тихо пробормотала Мария.

– Да, я знаю.

– Я рада, что ты со мной, Джейк. – Он откашлялся.

– Я тоже.

Ситуация становилась слишком грустной, и Мария решила немного развеселить Джейка. Она улыбнулась:

– Как насчет того, чтобы приступить к нашему великолепному рождественскому ужину?

– Сначала я хочу сделать тебе подарок. – Мария взглянула на елку в углу комнаты.

– Пойдем к елке на улице.

Он провел ее через освещенный дом на темное крыльцо. Взявшись за руки, они спустились по скрипучим ступеням. Осторожно ступив на землю, она по щиколотку провалилась в мягкий снег.

– Ты ничего не замечаешь?

Мария уловила гордость в его голосе и огляделась.

– Амбар все еще на своем месте, садовый домик такой же белый, поленницы такие же высокие... – Она вдруг ахнула: – Боже мой, Джейк...

– Я его убрал.

Ее взгляд остановился на конце дорожки. Штакетник исчез. Часть фермы полностью открылась. Девственно-белый снег простирался от дома, через дорогу и... до самого горизонта.

У нее слегка закружилась голова при виде бесконечного пространства. Эмоции: страх, восторг, облегчение – захлестнули ее.

– Я не хотел, чтобы ты каждый день на него смотрела.

Еще никогда она не испытывала таких всепоглощающих чувств теплоты и радости, которые вызвали у нее простые слова Джейка.

– Мне никогда и в голову не приходило, что его можно убрать, – тихо удивилась она, – а собственно, почему?

– Я подумал, что, если его не будет, может быть... – В зеленых глазах Джейка она прочла надежду и страх.

Интересно, мелькнула у нее мысль, а какой видится она ему? Наверное, тридцатилетней старой девой, тоскующей по человеку, который ее не любит, которая не может покинуть собственную ферму. Ей стало стыдно.

– О чем ты подумал?

– Я подумал, что, может быть, если не будет забора, ты сможешь когда-нибудь выйти за пределы фермы.

Выйти за пределы фермы.

Этих слов она не ожидала, но они засели у нее в голове. Подняв подбородок, она посмотрела на снежную равнину, расстилавшуюся за ее фермой до самого горизонта. Забора, который мог бы ее остановить, теперь уже не существовало, не надо больше отодвигать задвижку и открывать ворота. Нет ничего, что бы напоминало ей о ее неразумном, глупом прошлом.

Она представила себе, как покинет ферму. Страх сжал сердце. На лбу выступил пот. Но страх не такой жесткий, а менее удушающий и панический.

– Может, и смогу.

У нее вдруг появилось невероятное чувство надежды. Впервые за много лет она поверила, что такое действительно возможно. Нелегко, но возможно. Мир больше не пугал ее. Если она попрактикуется, будет делать каждый день по нескольку шагов, может, ей и удастся...

– Может быть...

– Я люблю тебя, Мария. Веселого Рождества!

Она посмотрела на него сквозь слезы и крепко его обняла.

– Я тоже тебя люблю, Джейк. Веселого Рождества!

Бешеный Пес увидел ферму еще издалека и остановился. Приземистый дом торчал посреди бесконечных заснеженных полей. От него в разные стороны разбегались десятки покрытых снегом яблонь.

Он улыбнулся. Он дома.

Но потом улыбка постепенно погасла. Что-то здесь не так. Да нет, вроде все на месте: яблоневый сад, дом, амбар. Что же изменилось?

Не было забора.

Он вдруг почувствовал гордость за Марию. Она сумела. Господи, она убрала белый штакетник. В снегу еще оставались углубления в тех местах, где стояли столбы. Лучшее приветствие для него, которое только можно себе вообразить.

Он поправил на спине мешок и направился к дому тем пружинящим шагом, которым не ходил уже много недель. Сердце радостно стучало. Он не мог дождаться, когда снова увидит свою семью, когда она примет его в свои любящие объятия.

– Бешеный Пес?

Он поднял глаза. Джейк стоял возле садового домика с вязанкой дров.

– Привет, малыш. Я же говорил тебе, что вернусь. – Джейк от изумления разинул рот. Дрова выскользнули у него из рук и упали в снег.

– Ты сказал, что, может быть, вернешься, – пробормотал он.

Бешеный Пес намеревался сделать свое возвращение как бы само собой разумеющимся, но передумал. Он прошел длинный путь, чтобы сказать Джейку нечто важное. Для такое случая его обычная развязная манера не годится.

– Я скучал по тебе.

– Правда? – Недоверие сквозило в голосе Джейка.

– Ага. Меня самого удивляет. – Он сбросил мешок и махнул Джейку рукой: – Иди сюда.

Джейк пошел навстречу Бешеному Псу, но в двух шагах от него остановился.

Бешеный Пес почувствовал разочарование. Он хотел сжать сына в своих объятиях, так хотел, что у него заныло сердце, но он не сдвинулся с места. Он не будет спешить. Он сделает так, как надо, чтобы уже навсегда.

Джейк стоял напротив него, прижав руки к бокам, щурясь на ярком зимнем солнце. Бешеный Пес понимал, что чувствует его сын. Он помнил, с каким отчаянием ждал возвращения собственного отца.

– Мне очень жаль, Джейк, – проговорил он. Его слова на самом деле значили очень мало, но ничего другого предложить сыну он не мог. Кроме целой жизни и безраздельной любви в их подтверждение.

Джейк молчал.

– Я не должен был оставлять тебя. Но все случилось так чертовски быстро, просто я не знал, что делать. Я испугался ответственности.

– А что изменилось теперь?