Припарка для целителя - Кэролайн Роу

— Хасинта, — сказала она, — нам потребуется дополнительное место.

— Но, сеньора, — возмущенно сказала девочка, — я его приготовила.

— Приготовь еще одно. Ракель, пока я не зажгла свечи, можешь привести Даниеля. Негостеприимно заставлять его сидеть одного в кабинете твоего отца во время празднества.

— Даниеля! — воскликнула Дольса. — Когда он вернулся?

— Вы знали, — сказала Ракель. — Юсуф, пожалуйста, сходи, приведи его. Откуда вам стало известно?

— Дорогая моя, может быть, тебе удастся спрятать в этом доме ложку так, чтобы я не заметила…

— Я не верю этому, — сказала Хасинта кухонному прислужнику, тот захихикал.

— Но спрятать взрослого мужчину в кабинете отца и думать, что я его не замечу, — это для меня оскорбление. А, Даниель. Рада видеть тебя. Я уже, разумеется, тебя видела, но у нас не было возможности поговорить. Давай немного подождем, а потом можно будет наговориться вдоволь.

Посреди великолепного ужина — самого лучшего, какой могли приготовить Наоми, Юдифь, Хасинта, Ракель с помощью мальчика, — наступил перерыв, какой обычно бывает за праздничным столом.

— Ну, Исаак, — сказала Юдифь, — поскольку здесь все присутствуют, скажи, почему вы с Ракелью сочли необходимым прятать Даниеля, скрывать его возвращение от меня и, хуже того, от Эфраима и Дольсы.

Исаак поднял голову и повернулся к жене:

— Ты права. Вина падает на мою голову, и я извиняюсь за причиненные страдания. Но у меня были очень веские причины. Главная заключается в том, что Даниель единственный, кто знает определенные подробности относительно смерти Нарсиса Бельфонта, еще одного человека не из этого города, и о покушении на жизнь Мордехая. В городе есть человек, которому очень хотелось бы, чтобы Даниель не вернулся.

— Кто он? — спросил Эфраим.

— Я не знаю этого, — ответил Исаак. — И потому он очень опасен. Знаю только, что в этой комнате его нет. По счастливому стечению обстоятельств Даниель вернулся в город через южные ворота самым незаметным образом и проезжал мимо наших ворот по пути к вашим, сеньора Дольса.

— И остановился сказать сеньоре Ракели, что вернулся, — сказала сеньора Дольса. — Я так и ожидала, — добавила она.

— Мы пригласили его ненадолго, — заговорил Исаак. — Но когда он по наивности сказал мне о важности того, что узнал, я решил, что его жизнь в опасности и что его нужно спрятать. Чем меньше людей знали бы этот секрет, тем обычнее все бы вели себя, и я хранил это в тайне только вместе с теми, кто видел, как он вошел в ворота. Я не учел наблюдательности Юдифи. Но теперь, когда все мы это знаем, прошу всех, как только покинете эту комнату, вести себя так, будто его не существует.

— Пока я не пообещала этого, какие еще у тебя были причины? — спросила Юдифь.

— Следующей по важности причиной было то, что я добился от епископа обещания не начинать суда над Лукой, пока Даниель не вернется и не сможет дать показаний.

— Исаак, но он же вернулся, — сказала Юдифь.

— Верно, только давать показаний не может.

— Почему? — спросила Юдифь. — На мой взгляд, он совершенно здоров.

— Потому что я не позволю ему покидать этот дом, — сказал Исаак и снова принялся за еду.

— Ваше преосвященство, я получил весть от моего будущего зятя, Даниеля. Он в Барселоне. Заболел лихорадкой, но уже поправился…

— Путешествовать опасно во многих смыслах, сеньор Исаак, — сказал епископ. — Знаю по опыту, что оно ведет к лихорадкам и другим всевозможным болезням.

— Совершенно верно, ваше преосвященство. Но как вы, несомненно, знаете, пасхальные празднества оканчиваются через четыре дня, в понедельник вечером. Даниель проведет это время у знакомых в Барселоне и выедет во вторник утром со всеми документами и материалами, которые нужны вашему преосвященству. Он надеется быть в городе до наступления ночи.

— Это хорошая новость, — сказал Беренгер. — Для вас и для епархии. Этот суд — который должен был пройти неделю назад и даже теперь постыдно задерживается — состоится. Я рад, что Даниель поправился и способен отправиться в путь. Как только он прибудет, сообщите мне.

— Непременно, ваше преосвященство.

Оно так тонко, что его не видно.

Был субботний день, второе мая. Почти весь город впал в состояние блаженной праздности. Работа прекратилась, солнце сияло, ветерок был легким, и поляны были усеяны цветами.

На поросших травой, благоухающих склонах сидело несколько юных парочек, настороженно высматривающих подозрительных матерей и гневных отцов. Там и сям женщины наблюдали за играющими детьми, увлеченные разговорами мужчины прогуливались по тропкам. Но, если хотелось, чтобы ваш разговор не стал темой рыночных слухов, было нетрудно найти укромное место, где незаметно подслушать могла бы разве что полевая мышь.

В одном из таких мест молодой человек с рассыпающимися золотистыми кудрями вел серьезный разговор с темноволосым молодым человеком, у которого был скверный цвет лица и нервозное повеление.

— Но епископ вызвал меня во дворец и долгое время расспрашивал. Я не знаю, что делать. Сеньор Хайме очень сердит, и если б не мой отец, я бы уже лишился этой должности.

— Епископ спрашивал обо мне?

— Да. Хотел узнать о тебе все — где ты живешь, откуда приехал и как мы познакомились.

— А ты знал ответы?

— Откуда, Раймон? Ты никогда не говорил мне, куда ходишь, и я до сих пор не знаю, — последовал недовольный ответ.

— И теперь ты понимаешь, почему. Чтобы уберечь тебя от неприятностей. Знаешь, Пау, думаю, я встречал всего одного-двух человек, которые умеют лгать. Я не умею. Если мне задают вопрос, я либо говорю правду, либо отказываюсь отвечать. Когда люди лгут, они говорят слишком много, слишком быстро и смотрят на тебя слишком искренне. Это легко заметить. Поэтому всего, что опасно или неприятно тебе знать — например, где я живу, когда делам нужно немного поулечься, — я тебе не говорил.

— Не представляю, откуда ты знаешь так много, — сказал Пау. — Как только ты выведываешь все эти вещи?

— Наблюдаю за людьми, — ответил Раймон. — В детстве я был тихим, боялся незнакомых людей, поэтому очень пристально наблюдал за людьми. Вот так и набираешься ума. А потом встречал нескольких очень умных людей, которые растолковали мне кое-что, например, о лжи, что я только что сказал тебе. И я мотал на ус.

— Но епископ думает, что я лгу, он так сказал сеньору Хайме.

— Послушай, Пау. Когда я получу свои деньги, должность эта тебе будет не нужна. Ты это знаешь.

— Но с какой стати сеньор Мордехай отдаст тебе это состояние? Разве оно не предназначается его племяннику или родственнику?