Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— Да, один из них — Добро.

— При определенных условиях, а именно когда результат зависит от действий некоего лица добродетельного склада.

— Теперь я вспомнил.

— Так вот, условие перед нами.

— Княжна!

— А это значит, что опасность грозит не нашему Франзе, а дуке. Она разрушит его козни.

— Да распорядятся так Небеса! — После чего ритор почти сразу добавил: — Погляди-ка, Нотарас расположился так, чтобы без труда слышать речь их обоих. Собственно, он вторгся в отведенное им пространство.

— И тем самым подтвердил мою догадку!

Тут философ поднял свою чашу:

— За Франзу!

— За Франзу! — откликнулся ритор.

Едва завершилась эта сценка, как брат императора торопливо подошел к дуке и, глядя на императора и княжну, с воодушевлением воскликнул:

— Чем бы все ни кончилось, но девушка очень хороша собой, я не побоюсь сравнить ее с первыми красавицами Трапезунда и Грузии!

Дука не ответил. Собственно, всех вельмож занимал один общий вопрос. Было ли сделано предложение, получено ли согласие — или предложение повлекло за собой отказ? В любом случае они полагали, что участники событий не смогут скрыть от них результат: взгляд, жест, нечто в поведении одного из них или обоих расскажут столь искушенным в дворцовых интригах взглядам всю правду. Для большинства эта новость станет не более чем предметом для обсуждения, для некоторых от нее зависят определенные надежды или тревоги; никто не вовлечен в ситуацию до столь опасного предела, как Нотарас: по его мнению, неудача может способствовать возвышению Франзы, а также повлечь за собой иные последствия, в том числе для него лично — потерю фавора и престижа, что совершенно нестерпимо.

Константин, со своей стороны, старательно поддерживал заблуждение своей свиты. В нужный момент он поведает им, что в последний момент изменил решение; он счел благоразумным, прежде чем обручаться с княжной, дождаться вестей от Франзы. Соответственно, проходя под сводами портика, он старался выглядеть и вести себя как гость, говорил самым обыкновенным тоном, позволил хозяйке дома идти впереди себя, а потом по ее указанию занял царское место, не дав истово наблюдавшим никаких поводов для надежд или разочарований. За столом он, судя по всему, был всецело занят утолением необыкновенного голода, который можно было приписать свежему утреннему воздуху на Босфоре.

Нотарас, от внимания которого не укрылись ни одно происшествие, движение или реплика, довольно быстро заподозрил неладное. Обратив внимание на завидный аппетит своего повелителя, столь нехарактерный для влюбленных, он угрюмо заметил:

— Да уж, то ли ему не хватило смелости и он так и не сделал предложения, то ли она его отвергла.

— Господин дука, — отвечал брат императора, несколько задетый, — вы полагаете, что хоть одна женщина в силах отказаться от подобной чести?

— Ваше высочество, — возразил дука, — о женщинах, которые ходят с непокрытой головой, ничего нельзя сказать заранее.

Княжна, занявшая свое место за столом, начала рассказ о своих приключениях в Белом замке, однако, когда стало ясно, к чему клонится ее повествование, император прервал его.

— Погоди, дочь моя, — произнес он мягко. — Может оказаться, что происшествие это имеет определенное значение для международной политики. Если ты не возражаешь, я хотел бы, чтобы твой рассказ услышали и некоторые мои друзья. — Возвысив голос, он позвал: — Нотарас и ты, брат мой, подойдите поближе. С нашей дивной хозяйкой приключилась вчера удивительная история, в которой замешаны турки с другого берега, и я уговорил ее поведать нам подробности.

Оба ответили на приглашение, встав по правую руку от повелителя.

— Продолжай, дочь моя, — произнес император.

«Вот как, дочь! Дочь!» — повторил про себя дука, причем с такой горечью, что вряд ли даже все дипломатические ухищрения повелителя смогли бы его утешить. Отеческая нотка в этом обращении однозначно свидетельствовала о том, что Франза одержал победу.

Поборов смущение, княжна начала в простых, но внятных словах рассказывать о том, как попала в замок и что с ней там произошло. Когда она закончила, вокруг стола стояли, слушая, все вельможи из свиты.

Император прервал ее дважды.

— Один момент! — произнес он, когда она начала рассказывать про турецкий отряд, прибывший в древнюю крепость почти одновременно с нею. Император обратился к воеводе и адмиралу: — Господа, вы помните, что, когда по пути сюда мы проходили мимо замка, я попросил лоцмана подвести судно поближе к берегу. Мне показалось, что гарнизон там больше обычного, да и флаги на донжоне развевались странные, а шатры и кони у стен свидетельствовали о присутствии воинского отряда. Помните вы это?

— Мы только что получили подтверждение твоей несказанной мудрости, о повелитель, — произнес воевода, выпрямляясь после низкого поклона.

— Я обратил ваше внимание на это обстоятельство, господа, чтобы вы не забыли о нем по ходу следующего совета, — прошу прощения, дочь моя, что прервал нить твоего крайне занимательного и значимого повествования. Я готов слушать дальше.

Когда она описала внешность коменданта и то, какой прием он оказал им на причале, его величество, снова рассыпавшись в извинениях, попросил дозволения уточнить еще одну подробность:

— Должен сказать, дочь моя, что внешность человека, которого ты описала нам под именем коменданта, не имеет ничего общего с тем, кто доселе представлялся нам под этим званием. Я неоднократно отправлял гонцов к коменданту, и они по возвращении докладывали о нем как о грубом, неотесанном, неприглядном человеке средних лет и низкого рода; меня удивляет та свобода, с которой этот персонаж делал заявления от лица моего августейшего друга и союзника султана Мурада. Господа, эта подробность также требует дополнительного осмысления. Замок, разумеется, имеет военное значение, а потому для того, чтобы он отвечал своему назначению — поддерживать мир и взаимопонимание между двумя силами на двух берегах Босфора, нужен опытный, умудренный годами воин. Огонь в молодой крови неизменно вызывает у нас опасения.

— Прошу прощения, ваше величество, — вставил воевода, — но я хотел бы, с должным смирением, спросить у княжны, красоту которой едва ли не затмевают ее отвага и благоразумие, чем она может подтвердить свое мнение о том, что упомянутый ею юноша действительно является комендантом.

Княжна собиралась ответить, но тут ее старый слуга Лизандр протолкался через разряженную толпу и с грохотом опустил свое копье на землю рядом с ее стулом.

— Явился какой-то незнакомец, называет себя арабом, — сообщил он, изобразив подобие поклона.

Простодушие старика, ревностность, с которой он служил своей госпоже, полное невнимание к августейшему присутствию немного позабавили царедворцев.

— Араб! — в мимолетном недоумении воскликнула княжна. — Каков этот человек с виду?