Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

А. Пешков

202

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

18 или 19 апреля [1 или 2 мая] 1902, Олеиз.

Дорогой друг!

Никаких просьб о разрешении переезда отсюда куда-либо я не буду подавать по такому, вполне ясному, основанию: я имел «право» жить здесь до 15-го апреля, срок этот истек, значит, право жить здесь я утратил и, тем самым, необходимо приобрел право уехать отсюда. В этом праве у меня нет сомнений, и хотя я остаюсь здесь еще на месяц, но уже в интересах семьи, скрепя сердце, с отвращением. Нужно бы справиться о положении моего «дела», т. е. о том, скоро ли оно кончится, а не о возможности для меня уехать отсюда. Вот — нельзя ли узнать что-нибудь по первому вопросу? Из Ниж[него] опять написали, что дело прекращено.

Посылаю Вам — для любопытства — письмо Короленка к Чехову и заявление в Академию. Посылаю также письмо Куперника и еще одно — по поводу полт[авских] и хар[ьковоких] беспорядков. Ваше сообщение о «массе» убитых и раненых не совсем верно. Несколько душ — около 10 — повешено, это, говорят, верно. Усердно порют, — это тоже верно. Имею много сведений с места, и все они сводятся к одному — движение, несмотря на усердие начальства, — растет, подвигаясь на север. Приехали люди из Воронежа, — говорят, что уже и там беспокойно. Большого толка ждать из этого нельзя, но впечатление — подавляющее, и начальство начинает рассуждать удивительно ласково.

Настроение у меня отвратительное. От мысли, что где-то, «во глубине России», темная крестьянская масса голыми руками пытается что-то достать, а «лучшие люди» русской земли пьют вино и рассуждают, что из сего последует, — у меня пылает рожа и сердце больно ноет. Проклятое русское общество во главе с его руководителями фактом своего молчания совершает одно из гнуснейших исторических преступлений — это факт.

И все оно вкупе — провокатор, подстрекатель, не больше. Я за эти слова отвечаю, я их скоро в морды скажу, вслух.

Пока до свидания.

А. Пе[шков]

203

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

8 или 9 [21 или 22] мая 1902, Арзамас.

№ 1 — ибо новая эпоха.

Вот я в Арзамасе и очень доволен этим. Славный город. 36 церквей и — ни одной библиотеки. По улицам, мощенным огромными обломками каких-то серых скал, ходят свиньи, полицейские и обыватели, ходят медленно, имея вид существ, совершенно лишенных каких-либо активных намерений.

Уличная жизнь очень развита — обыватели бьют жен свои» на тротуарах. Представлялся мне один из местных помещиков — интересный парень, по его словам. Говорит, что «любит царя, кто б он ни был (?), склонен к дебошам, сорок раз падал с лошади и оттого несколько рассеян, а может быть, и просто глуп».

Тихо здесь, славно. Окрестности — мне нравятся, широко, гладко. Вообще должен сказать, что, если начальство думало, посылая меня сюда, причинить мне неприятность, — оно ошиблось. Заведу себе на-днях стол, начну работать и накоплю здоровья лет на пять. Квартира хорошая.

Сергей Апол[лонович] выражает желание вступить в товарищи к нам, намерен беседовать с Вами по этому поводу.

Посылаю Вам несколько снимков, которые следует представить гг. иллюстраторам, посылаю также рисунок Репина к «Зазубрине». По миновании надобности в нем, будьте любезны, наклейте его на картон и вставьте в раму за стекло.

Если рамы на этюды готовы — пошлите их мне сюда, пожалуйста.

Читаю Клейна — прекрасная книга! Скажите конторе, чтобы мне выписали «Новый журнал иностранной литературы» и книги Уэллса, изданные этим журналом.

Пишу все о пустяках, не решаясь писать о более серьезном, ибо, хотя здешний почтмейстер и очень любезный человек, но не внушает доверия. И вообще не верю в почтмейстеров не потому, что теряю веру в людей, а потому, что время подлое и начальство препакостно злится, видимо, чувствуя свое бессилие установить в Россия какой-либо порядок. Уж все законы устранили ради торжества порядка, а — все ничего не выходит!

Нижегородский полицмейстер представлялся мне на вокзале — факт! — и просил помочь ему установить в Нижнем порядок — опять факт! Так-таки и вылепил: «Честь имею представиться — барон Таубе, местный полицеймейстер… Ал[ексей] Мак[симович]! Я прошу Вас — будьте великодушны, примите зависящие от Вас меры, чтобы при приезде Вашем не повторилось того, что было при отъезде». Я всемилостивейше засмеялся в его портрет, очень не умный.

1-го мая здесь — т. е. в Ниж[нем] — чего-то ожидали, улицы были запружены полицией конной и пешей, против «России», где жил я, стоял целый почетный караул: частный, помощник, двое околоточных, двое конных полицейских и куча сыщиков. Люди, приходившие ко мне, чуть-чуть не подвергались антропометрическим измерениям. Но — всё напрасно! Никаких событий в городе не произошло. Произошли крупные события в Сормове, заставшие начальство врасплох, как говорят.

Ну, пока до свидания! Если российское начальство не постарается вести себя умнее, — глупость его может вызвать ужасные события, Вы увидите!

Крепко жму руку.

А. Пешк[ов]

204

А. И. ЧЕХОВУ

8 или 9 [21 или 22] мая 1902, Арзамас.

Вот я и в Арзамасе, дорогой друг Антон Павлович! Любуюсь церквами — их здесь 36 штук! — а о жителях слышал, что они меня боятся и будто бы по поводу появления моего говорят так: «Вот не было печали, так черти накачали! Пойдут теперь и у нас прокламации с революциями». Никто ко мне — кроме разных людей низкого звания — не ходит, опасаясь, что визит такой может наложить пятно неблагонадежности, а я этому рад. Живу себе да дрова колю, для гимнастики. Кажется, много буду писать, хотя еще не начинал.

Тихо здесь, спокойно, воздух — хороший, множество садов, в садах поют соловьи и прячутся под кустами шпионы. Соловьи — во всех садах, а шпионы, кажется, только в моем. Сидят во тьме ночной под окнами и стараются усмотреть, как я крамолу пущаю по России, а не видя сего — покряхтывают и пугают домашних моих.

Честь и слава министерству внутренних дел! Как неутомимо оно обращает на меня внимание обывателей русских! В Арзам[асе] публика начала почитывать Горького из таких соображений: «Надо почитать его, чорт возьми! А то узнает как-нибудь, что не читали, окажет — «невежды». И покупают книжки, бедные люди! А мне то и наруку. Вообще — здесь очень любопытно жить, давно уж я не видел так много тупых и наивных людей в одном месте. Приезжайте! У нас огромный дом, что-то около 12 комнат, а если найдете, что здесь жарко,