Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

– Приказ отдал капитан Гарнье, ваша честь.

– Вы хотите сказать, что подчиненные Шатле теперь исполняют приказы городской милиции? А ваш лейтенант в курсе, что вы позволили милиции узурпировать его власть?

Фроже был не в состоянии скрыть свой страх – подобное госпитальер наблюдал все сегодняшнее утро.

– Нет, ваша честь, вероятно, нет, хотя никакой узурпации не было, а если ошибка и имела место – не по моей вине, – то, с позволения вашей милости, лейтенант ничего не узнает, – принялся он оправдываться. – Неразбериха, сами видите. Мятеж. Капитан Гарнье заявил, что…

– Бернар Гарнье не имеет права распоряжаться подчиненными и ресурсами Шатле. Ты понимаешь это? Мы можем на тебя положиться?

Сержант отсалютовал, раскачиваясь, словно матрос на рее:

– Конечно, можете, ваша честь!

– Все эти люди – добрые католики и жители города, жаждущие всего лишь укрыться в своих домах. Король, лейтенант и Городской совет хотят, чтобы именно там находились все, кто не может оказать помощи в поддержании порядка. Разумная политика, не правда ли?

– Целиком и полностью согласен, ваша светлость, – ответил Фроже.

– Опустите цепь, чтобы очистить улицу. Пусть твои люди образуют два коридора, туда и обратно. Потом явишься ко мне.

Давка заставила сержанта, на плечах которого сидел Фроже, нанести несколько ударов толкавшим его людям. Его «всадник» взмахнул руками и рухнул на землю. Матиас мог бы удержать его, но не стал этого делать, чтобы не уронить свой предполагаемый статус. Фроже поднялся и стал выкрикивать приказы подчиненным, которые булавами оттеснили толпу, а иоаннит посмотрел поверх голов на коллеж д’Аркур.

Неизвестно, в какую переделку попал Орланду, но это явно связано со смертью его матери. Невозможно представить, что Карла сама спровоцировала преступные намерения, зато у юноши имелась масса возможностей навлечь на себя беду. Тангейзер был не прочь еще раз поговорить с лысым служителем, который предупредил Малыша Кристьена о его появлении в Париже. Дым, который Грегуар заметил в шестнадцатом округе, мог означать все что угодно. Тем не менее терять время не следовало.

Сержант Фроже вновь появился у плеча Клементины. Огромная кобыла все это время стояла, словно скала, которую огибали два людских потока.

– Фроже, какова ситуация в шестнадцатом округе? – спросил Матиас.

– Ваша честь, нам приказали держаться подальше от шестнадцатого округа.

– Бернар Гарнье?

– Да, ваша честь. У нас четкие распоряжения от Шатле не преследовать, не арестовывать и не убивать невооруженных гугенотов. Хотя, как заметил капитан Гарнье, нам не приказывали останавливать тех, кто будет это делать.

– Значит, в шестнадцатом округе у милиции развязаны руки?

– Так точно, ваша честь. И следует отдать им должное, милиция убивает их везде, где находит. То есть убивает еретиков. Обыскивают улицу за улицей, дом за домом, комнату за комнатой. Им помогают некоторые студенты. Как-никак, они тут живут. Знают, кто есть кто и в какой норе могут прятаться крысы.

– Какие еще приказы вы получили до появления Гарнье?

– Нести службу на посту на площади Мобер, как обычно.

– То есть вы знаете, где должны находиться. Если какой-либо из других отрядов будет незаконно подчиняться милиции, я даю вам право освободить их.

– Так точно, ваша честь.

– Вон тот сержант с подбитым глазом – прикажи ему отдать мне свой лук и колчан. Пусть скажет начальству, что оружие конфисковала милиция. Я дам тебе золотой экю, который ты можешь разделить по своему усмотрению.

– Я бы не стал доверять свою жизнь тому луку, ваша честь, но за два золотых экю отдам вам свой, который гораздо лучше.

Рыцарь внимательно осмотрел лук и не обнаружил на нем ни трещин, ни других дефектов. Он был длиннее турецких луков, которые предпочитал госпитальер, но все же достаточно коротким, чтобы стрелять с седла или в ограниченном пространстве. Желобок для стрелы был обмотан красным шелком и почти не стерт. Натянув лук, Тангейзер оценил его силу фунтов в шестьдесят. Достаточно, чтобы пронзить оленя, хотя Алтан Савас, лук которого тянул на все сто фунтов, рассмеялся бы при виде этого оружия.

– Тетива, по крайней мере, достойная, – признал иоаннит.

– Пчелиный воск и лен – сам плел, – похвастался его собеседник. – Шестьдесят сапожных нитей, три косички. Отдача такая, словно лошадь копытом ударила. А в колчане – запасная тетива.

– Дай посмотреть стрелу.

Фроже протянул колчан из оленьей кожи с дюжиной стрел. Тангейзер извлек одну. Березовая, отшлифованная, с аккуратным оперением. Узкий наконечник длиной с его указательный палец, в форме стилета. Удобная костяная выемка для тетивы.

– Два года сушки, двойной слой лака, подогнаны под форму и усилие лука. А наконечники закалены на древесном угле, – продолжил расхваливать свое оружие сержант.

Тангейзер посмотрел на щиток для запястья на его руке. На свою руку он его не натянет.

– А с плоскими наконечниками нет? – спросил он сержанта.

Стрела с плоским наконечником вспарывала плоть человека, словно нож, и оставалась внутри тела. При движении и дыхании рана расширялась еще больше.

– Шатле их запретил, ваша честь. Приходилось тратить столько денег на хирургов – вы не представляете, как часто парни подстреливали не того преступника! А чтобы вытащить этот наконечник, не нужен хирург. Не расстраивайтесь, он пробивает дверь амбара с расстояния в половину фарлонга[23].

– А эти зеленые и красные полоски между перьями – твоя собственная метка?

– Не беспокойтесь, ваша честь, если стрелу найдут в неподходящем месте, вина падет на гугенотов, которые утром в суматохе украли мое оружие.

– Они известные воры, – кивнул Матиас.

– Еще один золотой экю, авансом, и ваш покорный слуга сумеет опознать преступника среди трупов.

Миновав коллеж д’Аркур и таверну «Красный бык», Тангейзер повернул на юг, на Рю-де-ля-Арп. Сразу за таверной, словно обозначая границу, где заканчивалась власть закона, на железном шесте вывески над лавкой болтался привязанный за щиколотки труп. Госпитальеру пришлось повернуть Клементину, чтобы объехать его.

Висевший вниз головой покойник был обнажен, а его живот вспороли крест-накрест – то ли это был символический акт, то ли просто способ выпустить кишки. Внутренности свисали спутанным клубком, закрывавшим лицо убитого. Черные и розовые кольца кишок, все в прожилках желтого жира, еще не утратили своего блеска, а некоторые медленно сокращались, словно все чувства мертвеца уже угасли, а остался только страх, отчаянно цеплявшийся за жизнь. Рыцарь поехал дальше

На улице валялись трупы. Пять. Десять. Двадцать. Больше. Он остановился, считая. В основном мужчины, более или менее взрослые. На телах следы топора, ножа, дубинки, веревки, а во многих случаях и нескольких орудий убийства. Они лежали там, где их застигла смерть, – на порогах домов, в проемах переулков. Раздетые, безымянные, с искаженными страхом лицами. Двоих повесили в неумело завязанных петлях. Это были те, кто проигнорировал предупреждения властей или не слышал их.