Заклятие Лусии де Реаль - Иван Головня

– Да! А как же Флора? – спохватился я, взглянув на мою напарницу, которая, похоже, никак не могла взять в толк, что тут происходит, и выглядела совершенно потерянной.

– С Флорой? – чуть ли не обрадованно переспросил режиссёр. – С Флорой ничего не получится. Тем более что таких Флор у нас десятки. Если не сотни, – но увидев, как скривились и задрожали у девушки губы, а в глазах появились слёзы, режиссёр осёкся и как можно мягче добавил: – Не огорчайтесь, милочка. Сегодня нам нужно было лицо бандита, и мы, как видите, нашли его. Возможно, и вам когда-нибудь повезёт. Во всяком случае, мы будем иметь вас в виду…

Из киностудии мы возвращались порознь. Едва вышли из ворот, как Флора, нервно хихикнув, заявила мне, что в попутчиках, а тем более из числа киноартистов, она не нуждается, и поскольку дорога назад ей хорошо известна, то магазин она найдёт сама. Я хорошо понимал её состояние, а потому не возражал и не настаивал. Тем более что я решил в магазин в тот день не возвращаться вовсе…

* * *

Больше после этого Флору я не видел.

В пятницу мне сделали на киностудии пробную съёмку. Она получилась удачной, режиссёр не мог нарадоваться. И вот уже больше года я снимаюсь в кино. Снимаюсь постоянно. И не только у Корри Сандерса. Меня охотно приглашают в свои фильмы другие режиссёры. Правда, роли у меня небольшие, преимущественно эпизодические. Бывают даже бессловесные. Мои герои – бандиты, киллеры, жулики, воры, мошенники, сутенёры и прочее человеческое отребье. Но, как резонно однажды заметил один из режиссёров, раз такая публика существует, то её тоже надо кому-то изображать. Вот я и изображаю. Между прочим, как я и думал, делать это намного приятнее, чем по целым дням торчать, млея от скуки, в магазине. И даже в каком-то смысле интересно. Да и платят здесь более-менее прилично. Не знаю, как будет дальше, но пока я своей жизнью доволен.

А не так давно я встретил знакомого продавца из «Элеганта», он работает там в отделе мужских брюк. От него я узнал, что Флора Чарони вышла недавно замуж за симпатичного парня из отдела мужских головных уборов. А сама теперь работает в отделе женских шляпок, куда по просьбе мужа её перевёл хозяин магазина. Причина понятна: в этот отдел почти не заходят мужчины. Живут молодые душа в душу, в мире, любви и согласии.

А ещё знакомый рассказал, что о кино теперь Флора даже не вспоминает. Больше того, она перестала ходить в кино вовсе. Теперь, на всём экономя, она вместе с мужем копит деньги на автомобиль.

Значит, у Флоры всё хорошо, и я не мог не порадоваться за неё. Но привет передавать не стал. И, думаю, правильно сделал: зачем лишний раз напоминать ей о себе и бередить её впечатлительную душу неприятными воспоминаниями?

Во дворе мастерской пушечным выстрелом грохочет брошенный кем-то лист жести, и Анри Рубо, вздрогнув и недовольно поморщившись, просыпается. В голове у Анри гулкая пустота, и он не сразу приходит в себя. Какое-то время лежит, не двигаясь и не открывая глаз. Постепенно к нему возвращаются память и способность думать. И первое, что вспоминает Анри, – это вчерашний разговор с Жаком Сигу по прозвищу Жучок и последовавшее за этим решение покончить с собой.

«Да, пора кончать эту канитель, – думает Анри, тупо уставясь в потолок. – И сегодня же! Сколько можно тянуть? Прав Жучок: какой толк из того, что я живу? Кому она нужна, моя жизнь? Всё! Хватит! Никаких больше проволочек».

Думает Анри спокойно. Даже очень спокойно. Без страха и уж, конечно, без сожаления. Да и о чём, собственно, сожалеть? Об этой вонючей конуре, из которой его в любую минуту могут выкинуть? Или о мусорных ямах и баках, в которых он вынужден каждый день рыться?

Мысль покончить с собой пришла к Анри не вчера и не вдруг. Она преследует его с того дня, как он вышел из больницы и ему негде было переночевать. Но, как это часто бывает с людьми слабовольными, он изо дня в день под разными предлогами откладывал исполнение вынесенного себе приговора.

Теперь, когда всё обдумано и решено, Анри неторопливо поднимается со своего ложа – вороха грязного тряпья, сваленного в углу на разостланные на цементном полу листы упаковочного картона. Не одеваясь, поскольку вся одежда всегда на нём, Анри приникает к оконцу. Но, как всегда, кроме высокой бетонной стены, ничего в нём не видит. Отступив от оконца, безразличным взглядом окидывает своё жилище. Взгляд не останавливается ни на вчерашних объедках на покосившемся и изрезанном ножом табурете, который заменяет Анри стол, ни на посылочном ящике, служащем ему стулом, ни на собранной по мусорным бакам и сваленной у двери макулатуре, ни на оконце, из которого никогда ничего не видно. И лишь на миг задерживается на приколотой к закопченной стене репродукции какой-то картины – единственном украшении этого убогого жилища. На первом плане картины по спокойному голубому морю плывет под всеми парусами шхуна. Она направляется к виднеющемуся поодаль берегу, на котором белеет в розовой утренней дымке красивый город, живописно раскинувшийся на холмистой местности среди пышной зелени.

Когда Анри напивался, то, сидя в одиночестве, подолгу смотрел на картину, рисуя в воображении светлую и счастливую страну, в которой никто не знает горя и слёз, в которой живут только хорошие люди. Со многими из них Анри успел познакомиться и даже подружиться и часто заводил с ними длинные разговоры о житье-бытье.

Но сегодня картина оставляет Анри равнодушным. Она не вызывает в нём ни привычных видений, ни тем более приподнятого настроения. «Не было, нет и не будет никаких счастливых стран! Всё это пьяные бредни!» – сердится Анри и, сорвав со стены репродукцию, комкает её и бросает под ноги.

Анри не всегда был бездомным и пьяницей. Когда-то у него была квартира, семья, работа и приличный заработок. И называли его не панибратски Анри, а месье Рубо. Невзгоды одна за другой обрушились на сорокапятилетнего Анри после того, как в Баккардии совершился военный переворот и начали происходить не совсем понятные ему перемены. Началось с того, что его обобрало его же родное государство. Оно отняло у Анри девять тысяч долларов – его сбережения в банке, которые он долгие годы копил на старость. Затем принадлежавшую государству мебельную фабрику, на которой Анри проработал полтора десятка лет, поспешно сделали банкротом и так же поспешно кому-то продали и закрыли. Анри остался без работы и, естественно, без заработка. Вслед за этим начались скандалы с женой, требовавшей денег. После одного из таких скандалов жена ушла от него. Незадолго до этого единственный сын Анри, Жан, работавший по найму в Австралии, написал, что домой возвращаться не намерен и остаётся там навсегда.

Доконал Анри инсульт – последствие всех этих неожиданных потрясений и переживаний. Когда же после двух месяцев лечения он вышел из больницы, то, к немалому своему удивлению, обнаружил, что ему негде жить: за это время жена ухитрилась продать квартиру, которую они когда-то купили на общие деньги, и куда-то выехала. О том, чтобы найти даже пустячную работу, и думать не приходилось: без работы околачивались сотни молодых и здоровых парней. Анри ничего не оставалось, как идти топиться. Выручил случайно встретившийся старый школьный товарищ, который работал инженером в мастерской по производству металлической посуды. Он-то и посоветовал Анри поселиться в знакомой уже нам конуре подвала мастерской. С условием, что Анри за это будет исполнять обязанности ночного охранника. Промышлял же Анри сбором макулатуры по мусорным бакам и на рынке. Этим и кормился.