Величайшие загадки XX века - Николай Непомнящий

Прибывший на линкор за 45 минут до роковой развязки Хуршудов, видя, что поступление воды остановить не удается, а крен на левый борт увеличивается, обратился, как того требует флотская субординация, к и. о. командующего эскадрой контр–адмиралу Н. И. Никольскому с просьбой предложить Пархоменко эвакуировать значительную часть моряков — до тысячи человек, скопившихся к тому времени в корме корабля после затопления носовых боевых постов и помещений, а также прибывших на помощь, но не задействованных. На это Никольский ответил: «Я уже дважды обращался к нему с таким предложением, но комфлотом резко отказал, заявив: «Не будем разводить панику!» Адмирал, видимо, не терял надежды на спасение подорванного линкора, рассчитывая на небольшую глубину под кораблем: она была около 18 метров. Но лишь ширина линкора составляла более 28 метров, не считая высоких бортов, надстроек, труб, мачт, и при критическом крене корабль мог только лечь на борт (глубина места стоянки линкора, как выяснилось впоследствии, оказалась ложной — грунт, фиксировавшийся лотами и хорошо державший корабельные якоря, состоял из почти сорокаметрового, уплотнявшегося с глубиной слоя придонного ила).

Однако вскоре после доклада начальника техуправления флота Иванова о том, что крен подходит к критическому, Пархоменко разрешил свести часть моряков, не занятых борьбой с водой, на берег. По кораблю пошла по–разному понятая личным составом команда, поданная вахтенным офицером Лаптевым: «Прибывшим с других кораблей и не занятым борьбой за живучесть — построиться на юте!» Эту запутавшую многих на линкоре команду (замечу, что ее двусмысленность спасла многих, успевших выйти наверх) из‑за того, что внутрикорабельная трансляция работала не везде, смогли передать в нижние, наглухо задраенные помещения корабля, в основном голосом и по телефонам внутренней связи, на что ушло немало времени. Матросы, старшины и офицеры стали выходить наверх через узкие люки и горловины внутренних помещений, палуб, надстроек, башен и строиться на верхней палубе, на юте линкора. Группы моряков начали было производить посадку на подошедшие суда. Оперативный дежурный штаба эскадры получил приказание перейти на соседний крейсер и, распорядившись выключить «флагманский огонь», направился к трапу со своими документами.

Но тут накренившийся корабль как‑то странно дернулся, немного выпрямился, потом снова резко накренился на левый борт. Погас свет… Крен продолжал стремительно нарастать. Плотные шеренги моряков, стоявших в строю на юте в ожидании подхода баркасов, стали скатываться в воду, в темноту с уходившей из‑под ног палубы… А сверху, с надстроек и башен, начали сваливаться со своих штатных мест и со страшным грохотом падать на стальную палубу зенитные установки, оборудование, арматура… Срывавшиеся в воду и катившиеся по кренящейся палубе предметы калечили и убивали попадавших под них людей.

В 4 часа 14 минут линкор «Новороссийск» опрокинулся на левый борт и, задержавшись в таком положении на какие‑то мгновения, вдруг быстро перевернулся вверх килем, подняв вокруг себя завесу из водяной пыли, образованную брызгами и струями воздуха, с шипением выходившего из его внутренних помещений. В момент переворота из груди множества людей, оказавшихся в воде возле корабля, при виде накрывавшей их затемненной стальной махины, вырвался глухой тысячеголосый, отчаянно–страшный крик ужаса. Потом все стихло. Судьбу каждого вершил теперь роковой или счастливый жребий…

Начался второй акт трагедии.

То, что происходило в воде возле перевернувшегося корабля, трудно описать. Но самое страшное при этом творилось у его кормовой части. Даже те счастливцы, которым повезло и которым удалось спастись, выбравшись из морской пучины, не могли впоследствии толком передать то, что происходило с ними и на их глазах. Моряки, только что стоявшие в тесном строю на палубе, сваливались с корабля на головы своих товарищей, не успевавших отплывать… В воде они, одетые в бушлаты и матросскую робу, в обуви, образовывали живое скопище барахтающихся, цеплявшихся друг за друга людей. Многие из них, особенно те, кто не умел плавать или плавал плохо — а это были в основном бывшие солдаты из нового пополнения, — быстро тонули, затянутые в глубину моря отяжелевшей от воды одеждой, нередко при этом захватив с собой тех, кто был рядом. В этой человеческой каше даже те, кто умел плавать, не могли вынырнуть на поверхность после падения с высоких надстроек и бортов линкора. К тому же многих накрыл широченный корпус перевернувшегося корабля. Других затянули на дно мощные потоки воды, хлынувшей внутрь корпуса корабля, третьи разбивались об поднявшийся из воды острый бортовой киль…

Люди нечеловеческими усилиями старались удержаться на поверхности и освободиться от мокрой одежды. Если это им удавалось, то из таких моряков — как правило, хороших пловцов, успевших еще и вовремя поддержать тонувших соседей, — создавались связки, особенно, если кому‑либо из них при этом удавалось ухватиться за какой‑нибудь плавающий предмет, упавший с корабля или брошенный со спасательных баркасов и катеров. Эти связки из нескольких и даже многих моряков, которые поддерживали в воде друг друга, помогали им продержаться до подхода спасательных средств. Но и такие группки, перегруженные ослабевшими, растерявшимися, не умевшими плавать людьми, порой рассыпались… Некоторые выплывшие на поверхность моряки взбирались на огромное оставшееся на плаву днище корабля, раздирая при этом руки и босые ноги в кровь об острые наросты ракушек на обшивке. Но это были мелочи, главное — спаслись!

Спасатели, подоспевшие на плавсредствах, руками и отпорными крюками доставали людей из воды, перемешанной с мазутом; бросали им все, что у них было на борту: спасательные круги, жилеты, деревянные предметы… Все это происходило в кромешной темноте, освещаемой лишь сполохами прожекторов, включенных с соседних и подошедших кораблей… До сих пор спасшиеся тогда моряки не могут забыть ту страшную ночь. Не раз ко многим из них она возвращалась и возвращается в кошмарных снах. Напряжение от пережитого было такое, что у некоторых «новороссийцев», уже спасенных или доплывших до берега, не выдерживало сердце и они, выбравшись из воды, тут же падали замертво…

Высшие флотские чины, прибывшие на линкор, тоже оказались в воде. Почти всем им удалось спастись. Вице–адмирала Пархоменко подобрала одна из спасательных шлюпок и доставила на Графскую пристань, откуда он, промокший и полуодетый, добрался до штаба флота — докладывать о случившемся в Москву.

Тем временем моряки, взобравшиеся на днище перевернувшегося линкора, а также те, которые находились на подошедших спасательных судах, стали различать внутри полупогруженного в воду корпуса «Новороссийска» частые беспорядочные стуки. Это могли делать только живые люди — те, кто не смог выбраться из стальных отсеков линкора! Их отчаянный стук во многих местах огромного корпуса нарастал, сливаясь в сплошную дробь…

Об этом немедленно доложили командованию. Так у тех, кто оказался в «воздушных мешках», образовавшихся в некоторых внутренних помещениях корабля, появился шанс на спасение. Но на деле этот шанс обернулся третьим — последним актом разыгравшейся драмы, самым трагическим…

Часам к 10 утра 29 октября положение корпуса перевернувшегося линкора стабилизировалось. Погружение приостановилось, и корабль (его кормовая часть возвышалась на 2—3 метра над водой) как бы обрел новую ватерлинию. Большой объем сжатого воздуха, находящегося в его задраенных по–боевому помещениях и отсеках, позволял надеяться, что моряки, попавшие в смертельную ловушку, выживут. Слушать их мольбы о помощи и бездействовать в ожидании приказов «сверху» было выше человеческих сил, и моряки со спасательного судна «Бештау», руководимые капитан–лейтенантом И. Г. Малаховым, бросились туда, где стуки различались очень близко, — к кормовой оконечности днища.