Мифы и легенды Средневековья - Сэбайн Бэринг-Гулд

прибежали из леса в дом и начали танцевать. Их мать не смогла сдержать смех, видя их комичные ужимки, и они исчезли[79].

Я очень боюсь, что, подобно одному из этих волшебных музыкантов, я уже заставил читателей оцепенеть, надеюсь лишь, что не погружу их в сон, как славянский чародей. Мы должны двигаться дальше.

Любопытно, что бога Аполлона, играющего на лире, называли Богом крыс, поскольку он избавил Фригию от нашествия этих грызунов. Как он этого добился, мы не знаем. Возможно, это было сделано тем же способом, что и у музыканта из Гамельна, — с помощью лиры, поскольку в греческих мифах этот инструмент обладает притягательной силой для животных. Крыс, животных, любящих темноту, можно рассматривать в качестве символов ночи, а Аполлон, изгоняющий их из страны, олицетворял солнце, рассеивающее мрак.

Орфей своими мелодиями собирал вокруг себя зверей и птиц и заставлял деревья и травы расти. Имя Орфей может быть родственным ведическим Рибху, которые изначально, несомненно, назывались Арбху. Однако это не единственная возможность. Преллер полагает, что имя Орфей происходит от того же корня, что и ὄρϕνη, ἔρεβος, и означает «мрак, темнота». Но это неправдоподобно. Он был сыном Аполлона, а значит, возможно, солнечным богом.

Едва ли можно было ожидать, что христиане позволят пропасть такому чарующему и невинному мифу, как легенда об Орфее. Сидя в своих катакомбах, они постарались найти ему другое, более допустимое в христианстве, применение, представив Орфея аллегорией Христа, который чудесными евангельскими напевами преодолел животную природу и заставил волка лечь рядом с ягненком. Но в меньшей степени заслуживает оправдания переделка этого образа средневековыми агиографами. Они забрали у Орфея его лиру, украли у него его песню и «разделили» его на Франциска Ассизского и святого Антония — первого с его проповедями птицам и второго, со знанием дела разъясняющего Священное Писание рыбам.

Удивительно, что этот миф об Орфее можно найти у арийских и иранских народов.

На санскрите такую легенду рассказывают о Гунадхье. Поэт Гунадхья, воплощение Мальявана, писал в лесу книгу сказаний из семисот тысяч шлок собственной кровью. Затем он послал двух своих учеников, Гунадеву и Нандидеву, отнести эту книгу царю Сатавахане, но тот отверг ее под предлогом, что она написана на языке пайшачи. Тогда Гунадхья поднялся на гору и разложил огромный костер. Он читал вслух свои сказания и, заканчивая страницу, бросал ее в огонь. Так были уничтожены сто тысяч шлок. Пока поэт читал притчи, олени, медведи, буйволы и косули — одним словом, все животные в лесу — собрались и плакали от восхищения, слушая эти прекрасные истории. В это время царь заболел, и врачи посоветовали ему есть мясо животных, добытых на охоте. Однако дичи в лесу совсем не осталось, поскольку все живые создания собрались послушать Гунадхью. Охотники доложили об этом царю, тот поспешил к горе и предложил купить чудесную книгу. Но, увы! К тому времени только одна из семисот тысяч шлок уцелела.

Однако это не самая древняя форма индийского мифа. Поэт Гунадхья является воплощением небесного Мальявана, а сам сюжет, собственно говоря, принадлежит небесным музыкантам — Рибху, Марутам или Гандхарвам.

В мифологии «Ригведы» Рибху являются прекрасными музыкантами, чьим символом является легкий летний ветерок. Они похожи на Марутов, резкие ветра, с которыми их объединяет пение волшебной песни. Арбху (Arbhus) в тевтонской мифологии превратились в духов, или эльфов (Alben, Elben, Elfen), английских Elfs и скандинавских Alfar. Названия их одинаковы: Arbhus превращается в Albhu (r меняется на l, а b в старонемецком Elbe в современном немецком и норвежском заменяет f).

Древние арии обожествляли весенние и летние ветра, которые, согласно «Ригведе», спали зимой в течение двенадцати дней. А когда они просыпались, землю украшали цветы, деревья покрывались листьями и ручьи стряхивали с себя оцепенение. Эти Рибху были детьми Судханвана, искусного лучника, так же как греческий Орфей был сыном бога-лучника Аполлона. Возможно, они тождественны Гандхарвам, небесным музыкантам, прислуживающим Индре. Слово «Гандхарва» происходит от gandh («беспокоить, вредить»). Гандхарвы получили свое имя как яростные ветры, которые гонят по небу облака и срывают листья с деревьев. Их представляют в облике коней, и, согласно некоторым этимологам, они послужили прообразами кентавров.

Я помню, как однажды летним вечером, будучи на юге Франции, в Ландах, я поднялся на холм в районе некогда движущихся песчаных дюн, а ныне соснового леса. Воздух был полон благоуханием хвои и ароматом цветущих акаций. Повсюду высились сосны, гревшиеся на солнце и простиравшиеся вплоть до снежной линии Пиренеев, которые парили в туманной синеве на горизонте.

Здесь царило полное спокойствие: не было слышно ни одной птичьей трели, ни одного звука, издаваемого животным. И вдруг странная, вначале необъяснимая, музыка разлилась в воздухе. Нежная и далекая, как будто тонкие пальцы тронули сразу тысячу струн, она нарастала и затем вновь затихала. Странные гармонии вторгались в мелодию, затем угасали, а потом опять возникали, чтобы соединиться в продолжающуюся песнь. Поблизости не было ни одной живой души, а музыку в лесу, несомненно, играл ветер. Трудно представить что-либо более прекрасное и торжественное, это было совсем не похоже на звучание обычных инструментов или на то, что мы считаем «музыкой сфер», это был голос природы. Апостол сказал, что все живое стонет и мечется в муках — это так, но с течением времени оно сменило эти выражения боли на проявления радости жизни. Это была чудесная лира Орфея, ищущего свою Эвридику, песнь-притча Гунадхьи, напевы сыновей Калева и игра Вяйнямёйнена на кантеле.

Эстонское описание очарования музыки леса очень выразительно и может быть поставлено рядом с рассказом Овидия о том, как росли деревья при звуках лиры Орфея.

Как в лесу сосновом темном

Калева сын старший песню,

Сидя под ветвями ели, пел.

Пел он, и на ветках шишки

Танцевали и качались,

Каждый листик волновался.

Лиственницы трепетали,

И росли на них иголки.

Зелень свежая в закате

Сосен кроны обвивала,

Погружаясь в яркий пурпур.

На орешнике сережки

Танцевали, а на дубе

Желуди росли и крепли.

Слива дикая покрылась

Белоснежными цветами,

Что в венки сплетались сразу,

Наполняя вечер с ночью

Ароматом незабвенным.

Потом второй сын Калева идет в березовую рощу и поет там. Тогда зерно начинает прорастать, лепестки цветов вишни опадают, ароматные плоды растут и краснеют, зреющие яблоки розовеют на солнце, клюква и черника покрывают болота пурпуром и багрянцем.

Когда третий сын запевает свою