Князь Рус - Юрий Никитин

Рус прорычал угрожающе:

– Они убиты по закону и праву войны! А ты ответствуй,когда спрашивает князь. Иначе умрешь не просто без головы, а сперва потеряешьногти, зубы, кожу, тебе перебьют все кости, бросят в грязь, а умирать будешьмного дней, пока тебя заживо не сожрут пиявки и болотные черви!

Даже под маской грязи было видно, как побледнел пленник. Голосего задрожал.

– Я не лазутничал!

– Все говорят, – усмехнулся Сова. Он ударил в ухо, тотрухнул на бок. Грязь плеснула на ноги коня, тот брезгливо отодвинулся. –Вставай и стой ровно, а то втопчу целиком.

Пленник, шатаясь, поспешно поднялся. Из разбитого уха теклакровь. Сова сказал почти ласково:

– И чем же ты занимался? Пугал уток?

– Искал… – прошептал пленник.

– Что искал?

– Детей искал.

Дружинники захохотали. Усмехнулся и Рус. Слишком нелепый былответ перепуганного насмерть иудея, который не понимал, что лепечет.

– Детей? – удивился Сова. – Ах, детей… Я-то,дурень, думал, что детей ищут в другом месте… ха-ха!.. Хотя бы в капусте.А иудеи, значит, своих детей находят в грязи?

Дружинники весело заржали. Иудей стоял в грязи маленький ижалкий, с него текла грязь, глаза из-под грязи на лице смотрели затравленно ивместе с тем заискивающе.

– Они ушли вчера днем, – сказал он торопливо. – Небейте меня!.. Я говорю правду. Ушли бить уток, а вечером не вернулись. Ябросился на поиски.

Рус посмотрел на алый рассвет. Вспыхнуло новое облачко, анебосвод алел огненно, как распустившийся маков цвет.

– Быстро ты сюда добрался.

– Я ушел ночью, – торопливо сказал пленник, онпонял, что имел в виду грозный князь. – Всю ночь бродил по берегу, искал.Как я боялся, могли услышать скифы… ваши дозорные, потому ходил сам.

Рус оскалил зубы в злой усмешке:

– Врешь. Все слишком нелепо. Без факела в полной тьме? Дажелуны нет, одни тучи. И не кричать? Как же ты надеялся их отыскать? Наощупь?

Дружинники посмеивались. Вранье запутавшегося иудея быловидно и слепому. А тот, затравленно оглядываясь, сказал безнадежно:

– Да, глупо. Но что мне оставалось делать? Я все равноне мог спать. Не мог даже лежать в теплой постели, когда дети… когда не знаю,что с ними и где они.

Рус сдержал готовый сорваться с языка наказ Сове срубитьголову лазутчику и ехать дальше. Подумал, покачал головой. Если бы потерялсяБуська, к которому так привык, даже привязался сердцем, он бы тоже места себене находил. Надо будет присматривать за ним получше.

– Веревку на шею, – распорядился он, – и пустьбежит следом. Упадет… что ж, он сам хотел попасть к своему богу.

Сова, скаля зубы, набросил петлю и затянул на горле потуже,так что лицо Нахима посинело. Другой конец прикрепил к седлу, лихо вспрыгнул наконя:

– Готово!

Разбрызгивая воду, они понеслись по берегу навстречу аломурассвету, похожему на стыдливый румянец на щеках молоденькой девушки.

Воздух был свеж и чист, от реки тянуло холодом. Слева туманначал рваться на куски, сбиваться в белесые валы, их катило к реке, остальныерассеивались, дробились, поднимались выше, где исчезли бесследно. Лишь надрекой туман еще стоял стеной, чуть-чуть приподнявшись от воды, так и завис внеустойчивом равновесии.

Буська все норовил вылезти вперед, но двое дружинников понемому наказу князя следили, прикрывали собой, буде из кустов грянет недруг илисвистнет стрела. Сзади Рус слышал хрипы, шлепанье ног по грязи, потом пошласухая земля. Ехали то рысью, то переходили на шаг, остерегаясь нестись сломяголову в чужой земле, где могут быть ловушки и засады.

Оглянувшись, Рус понял, что только это еще и спасло пленникаот удушья. Он бежал с петлей на шее за конем Совы, его раскачивало, он хрипел,задыхался, но у него не хватало мужества руса пасть на землю и заставить себяпомереть, не дать врагу глумиться напоследок.

Рус с презрением отвернулся, с таким жалким народом ивоевать-то противно, и в это время впереди раздался удивленный возглас. Один изпередних дружинников натянул удила, конь встал как вкопанный. Дружинник указалрукой в сторону крутого берега.

Там, под раскидистым явором, лежали на куче хвороста пятеродетей. Озябшие, они скорчились в три погибели, прижимались друг к другу,вздрагивали, видно было, как младшая девочка трясется от холода, хотя ееобхватывал, прижимая к животу, мальчик постарше.

Рядом на дереве были подвешены связанные за шеи тушки уток.Три связки, в каждой по десять уток. Рус слышал, как уважительно присвистнулдружинник. Он тоже понял, почему дети решились заночевать. В камышах ужевозятся утки, шлепают дырявыми клювами, пропуская воду.

Сова подъехал ближе. Пленник, шатаясь, вышел из-за его коня.Струи пота текли по лицу, смыли грязь, теперь было видно, что измучен докрайности, глаза почти не видят, но когда дружинник тупым концом копья ткнулкрайнего мальчишку в ребра, он прохрипел:

– Это же дети…

– Это дети врага, – бросил Сова холодно. –А вырастут, будут убивать наших детей.

Мальчишка испуганно открыл глаза, зашевелился. Увидевнависших над ними всадников, испуганно вскрикнул. Начали просыпаться другиедети. Девочка, бледная и заплаканная, широко распахнула глаза:

– Папа!

Ее трясло от холода так, что бросало из стороны в сторону.Она вздрагивала, дергала головой, лязгала зубами, словно ударялась подбородкомо стол.

Нахим криво улыбнулся. Девочка уткнулась ему в грудь,удивилась, что руки отца связаны, прижалась все равно, от отца шел жар сильноразогретого тела. Другие дети приподнимались, терли глаза. Еще двое подбежали ксвязанному пленнику. Другие встали и смотрели исподлобья, уже все поняв.Осознание своей участи было видно в детских лицах.

Рус поморщился. Дети ревут – понятно, но чтоб взрослыйтак обливался слезами… Стыд, позор всему племени мужскому. Надо зарубитьпоскорее, чтобы не позорил род мужчин.

– Эй, – сказал он, – это твои дети?

Нахим, плача, наклонился к детям, те обхватывали его за шею,плакали, ревели в три ручья. Сова заехал сзади, вытащил нож. Прицелился,закусив губу, словно прикидывал, с кого начать, коротко и сильно взмахнулрукой.

Лезвие блеснуло в первых лучах утреннего солнца. Нахимдернулся, боль была короткая, выпрямился, его сведенные назад плечи вернулись впрежнее положение, он обхватил руками детей и только сейчас понял, что свирепыйскиф перерезал веревку на руках.

Теперь он обнял уже троих, не разбирая, где свои, гдесоседские, вместе с ними обливался слезами. Но если он плакал молча, то детиревели громко, слезы брызгали крупными жемчужинами, бежали по щекам, а дальшена землю.