Звезда Полынь - Вячеслав Рыбаков

Наташка молчала и только знай себе поглаживала руку Корхового. Уже обеими ладонями. И все смотрела ему в лицо.

— Странная история, ребята… — сказал Корховой совсем тихо. — Ментам я сказал, что плохо все помню, мысли, мол, путаются, и просил подождать со снятием показаний… А на самом деле я просто не знаю, как им втолковать. Иногда мне кажется, что у меня и впрямь шарики за ролики заехали и я больше выдумываю, чем вспоминаю…

— Начало интригующее, — кивнул Фомичев. — Считай, ты нас загрунтовал.

— Да погоди ты! — вдруг прикрикнула на него Наташка. И сунулась вдруг в свою сумку. — Мы же тебе фруктов принесли, черешенки… Будешь черешенку?

Она торопливо достала полиэтиленовый пакет с роскошной, спелой черешней — цветом аккурат как ее губы.

— Ты не бойся, я помыла уже… И в другой пакетик переложила, чистый…

— От вас, мадам, хоть кактус, — ответил блаженно сомлевший Корховой, изо всех сил стараясь не рассиропиться и не впасть в сентиментальность.

— Да ну тебя совсем!

— А ты мне в рот будешь вкладывать ягоды?

— Буду!

— А косточки вынимать изо рта будешь? А то мне голову не поднять, чтобы плюнуть.

— Буду! — героически ответила Наташка, встряхнув прической.

— А на что ты еще готова для раненого коллеги?

— На все, — серьезно ответила Наташка.

Устремленные на нее из-под бинтов глаза Корхового стали как у кота при виде сметаны.

— Ладно, — сказал Фомичев, по памяти цитируя близко к тексту «Своего среди чужих». — Это ваши дела. Это все ваши дела. А вот что золото в банде…

— Да, — спохватился Корховой. — Насчет банды.

— Так положить тебе ягодку? — спросила Наташка.

Корховой не ответил. Некоторое время молчал, прикрыв глаза. То ли собирался с мыслями, то ли перебарывал приступ боли или головокружения.

Потом поднял веки. Посмотрел на Наташку. Посмотрел на Фомичева.

— Там какая-то сложная подлянка… Подстава. Парень, который его застрелил… совсем мальчишка, пацан, он еще телефоном меня потом приложил… Он и понятия не имел, что они идут убивать. С ним был второй, повзрослей… Гнида. Он так ловко пацана за руку с пистолетом взял… Парень даже не понял, что произошло. До самого конца был уверен, что это случайность. А это была не случайность. Тот, второй, пришел убить Шигабутдинова, причем непременно рукой мальчишки. Пистолет нашли?

— Да, — боясь пропустить хоть слово, односложно ответил Фомичев.

— Ну, вот… А ведь они вполне могли его забрать, я уже отключился… Пистолет нужно было оставить, чтобы на нем нашли отпечатки. Ребята, тут капитальный материал для журналистского расследования. Но я в ближайшее время вряд ли потяну… Так что дарю.

— Когда теперь менты придут? — спросил Фомичев.

— Не знаю… Завтра, наверное… Наташенька, — просительно проговорил он, — дай мне ягодку, пожалуйста.

Наташка так торопливо дернулась исполнить просьбу, что чуть не вывалила всю черешню из пакета на больничный пол. Но природная ловкость выручила ее и на этот раз. Она осторожно вынула за хвостик двойную семейку черешен, поднесла к лицу Корхового. Губы ее сосредоточенно округлились, точно у кормящей матери, дающей ложку с кашей капризному, но, конечно, беззаветно любимому ребенку. Корховой широко открыл рот. Наташка аккуратно опустила туда ягоды, а когда Корховой с лошадиной осторожностью, одними губами, взял ягоды в рот, легко потянула хвостики вверх; хвостики остались в ее пальцах, ягоды — во рту Корхового. На лице Корхового отразилось неземное наслаждение. Он громко зачмокал.

— Завтра ты им расскажешь? — спросил Фомичев.

— Погоди ты со своими вопросами! — накинулась на него Наташка. — Он же поперхнется!

Фомичев поднял руки, сдаваясь.

— Молчу, молчу.

Наташка поднесла пустую ладонь к щеке Корхового.

— Плюй, Степушка…

И вот тут Корховой покраснел. Беспомощно глянул на Фомичева, потом на Наташку. Покатал косточки во рту, не зная, как выйти из положения, — от подушки ему, похоже, было не оторваться. И, повернув голову немного набок, пунцовый, осторожно выдавил языком косточки Наташке на ладонь.

Палата с наслаждением созерцала.

— Ну вот, видишь, как просто? — обрадованно спросила Наташка. — Дать еще?

Корховой перевел дух.

— Не, погоди, — сказал он. Помолчал. — Правда, знаете как обидно, что я напрочь заспал, чего ночью придумал?

— Ты, главное, не заспи, как тебя отоварили, — посоветовал Фомичев.

— Вы бы поспрошали стороной, есть пальчики пацана у ментов в картотеке или он начинающий, — сказал Корховой. — И если начинающий, если пальчиков нет… Куда и зачем его втягивали так круто — вот вопрос…

— Ментам тут карты в руки, — решительно сказал Фомичев. — Не мудри, Степа. А то не ровен час — перемудришь. Рассказывай им все скорее.

Корховой помолчал. Потом перевел взгляд на Наташку.

— Глупо, — проговорил он, глядя ей в глаза. — Я его минуту видел, ну, от силы две — не помню, сколько мы с тем вторым друг дружку валтузили, да и не в минутах дело… Ему с самого начала противно было Шигабутдинову говорить всякую чушь. Он говорил как робот — обязан сказать, вот и говорил. Без этой их фашистской истерики, понимаете… Такую идейную речь толкал — а себе под нос, с отвращением: бу-бу-бу… А потом за какую-то минуту он успел и изумиться тому, что его руками сотворили, и посочувствовал, дурачок, своему напарнику, потому что был уверен — тот случайно человека завалил и теперь будет угрызаться… и мне впердолил уже совершенно искренне, от души, потому что товарища выручал… Он мне понравился, ребята. Я бы такого сына хотел.

И тут жгуче покраснела Наташка.

Она дала себе волю, только когда они с Фомичевым уже вышли из больницы на улицу, да и то коротко. Шагала стремительно, целеустремленно — железная деловая женщина — и вдруг остановилась, будто разом ослепла. Глухо, из глубины застонала, как если бы кто-то ей нож вогнал под ребро, затрясла головой, и из глаз хлынули так долго не получавшие вольную слезы.

И тут же потянулась за платком, враз утихнув. Спрятала лицо в платок, шмыгнула оттуда носом пару раз… Фомичев даже не успел вовремя отреагировать и, собственно, когда он затянул свое утешительное «Наташенька, да что ты, да не надо…» — она уже взяла себя в руки.

— Ничего же страшного… Видно же теперь — Степка счастливо отделался, скоро опять запляшет, правда…

— Да я понимаю, — ответила Наташка совершенно спокойно, только чуть хрипло. Спрятала платок. — Я же курсы медсестер в свое время закончила, с отличием… Все понимаю. А только… Нет, все. Главное — не думать о том, что могло бы быть хуже.

— Да уж… — согласился Фомичев. — На полсантиметра бы правее…