Орден Крона. Армия свободы - Нина Малкина

— Боишься меня? — тут же уловил ментор.

Улыбнулся хитро, с прищуром.

— Нет, — хрипло ответила я и попыталась описать чувства: — Я… — осмотрела себя — грязную, чумазую. — Я просто…

Он не дал мне договорить. Коротко поцеловал, прерывая объяснения, и потащил за собой к замку. Я недоумённо смотрела на его профиль и видела, как он пытается скрыть улыбку. Что было за ней? Острое счастье? Смущение? Недовольство? Или, может… издевательское торжество?

Я тряхнула головой, отгоняя дурные мысли. Чушь какая! Между нами нет секретов. Почти нет. Я прикусила губу и метнула недовольный взгляд в сторону промелькнувшей белки. А потом посмотрела на часы.

— Джер, — позвала тихо.

— Да?

Он не остановился и не замедлил шаг. Так и вёл меня за руку за собой следом — по каменным ступеням, вдоль еловой аллеи, сквозь белёсую пелену. Ментор делал так много раз, но сейчас… он шёл с таким упорством, будто боялся остановиться и повернуть назад. Наверное, откровения и новые подробности о истинной натуре Юны Горст были сейчас излишни.

— Ты хотела что-то сказать? — напомнил Джер уже у статуи семи богов.

— Да, — как можно увереннее улыбнулась я и отвела глаза. — Хотела узнать, что написано на браслете.

— Хм, — он потёр колючую щёку. — Я думал, ты достаточно хорошо знаешь тахиши, чтобы прочитать.

— Мы изучали язык Древних Волхвов в прошлом году, но мне трудно давались эти символы, — виновато протянула я. — И магистр Риин не был так требователен, как сейчас…

— Я понял, — прервал он мои оправдания и пояснил: — Это строчка из древней детской сказки, в которой взрослые находят особую мудрость. Если её перевести, то звучать она будет примерно так: «Главного глазами не увидишь — зорко одно лишь сердце».

Вот как. Зорко одно лишь сердце. Я постояла ещё немного, всматриваясь в своего хорошего ментора, пытаясь разглядеть его сердцем, и вдруг резко отвернулась, будто глаза обожгло пламенем. Будто кто-то незримый снова метнул в меня огненный шар, как тогда на плато. Был ли это Кирмос лин де Блайт?

«Как бы ты не старалась оставаться ему верной, всё равно предашь,» — вспомнились слова дряной певички Элигии. Я знала, что на этот раз она точно не попала в цель. Я никогда не предам ментора.

Но разве это гарантирует то, что он не предаст меня?

Прощание с Недом Комдором по традиции устроили в Церемониальном зале. Свечи в огромной нефритовой люстре едва горели, отчего в просторном помещении воцарился гнетущий полумрак. Тягостное, трагическое молчание прерывалось шёпотом и всхлипами. Нед лежал, окружённый бутонами белокрыльников и мелкими букетами — подношениями студентов, и казался совсем живым. Вот сейчас он встанет, шагнёт со своего вычурного ложа и прыгающей походкой направится прямо к нам, к своей банде и лучшим друзьям. Я отругаю его за глупую шутку, и мы все вместе отправимся в теплицы…

Но Комдор был бездвижен и бел. Стоило мне только прикоснуться к его ладони — она обдала могильным холодом так, что захотелось немедленно отпрянуть.

— Ты выполнил своё обещание, — шепнула я мёртвому другу. — Не оставил в беде никого из нас, сражался до самого конца.

Я осторожно поправила тиаль на его груди — пустую колбу без привычного символа Ревда. Когда маг умирает, его тиаль гаснет.

— Прости меня, Аспид, — сквозь зубы проговорила я. Рык отчаяния едва сдерживался в глотке. — Это всё последствия заблуждений. Моих заблуждений.

На плечо легла тяжёлая рука Мона. Я резко вдохнула и подняла глаза к потолку. Гореть мне в пекле Толмунда за всё, что я натворила в Квертинде! Если когда-то Юна Горст ещё имела надежду заслужить прощение, то теперь оставалось только смириться с расплатой. Судьба назначила свою цену.

Я отвернулась и отошла от Неда, поднимая громкий гул стуком каблуков по каменным плитам. Сотни глаз следили с трибун. Осуждали ли меня студенты? Сочувствовали? Не знаю. Впервые мне было безразлично их мнение. Следом шла банда — всё, что от неё осталось: Толстый Мон, Куиджи и подвывающая Тефида. Последняя тоже была похожа на живого мертвеца: плечи сгорблены, пустая глазница перемотана бинтом, а здоровый глаз опущен к полу. Возможно, она тоже себя корила за смерть друга.

— Это его мама, — едва слышно прошептал Куиджи, когда мы остановились у самого выхода, в тени высоких ворот.

Госпожа Комдор беседовала с Джером у зелёной трибуны Ревда. Женщина выглядела чернее тучи: глубокие морщины пересекали бледный лоб, темнеющие провалы глаз выдавали бесконечное горе. Но держалась она с достоинством. За всё утро прощания мама Неда не позволила себе истерик или обвинений. Может, просто так же как и мы до конца не верила, что её сын навсегда покинул этот мир?

Прощальная речь Надалии Аддисад была преисполнена искренней скорби и соболезнований. Она почти не говорила о разбирательствах и том шоке, в котором пребывала вся академия, всё большее уповая на трагическую случайность. Мы же стояли в молчании, оглушенные новым чувством потери и осознанием личного горя. Слова были излишни.

Когда же всё было кончено, мы вместе с остальными студентами высыпали под яркие жизнерадостные лучи северного солнца и растеряно застыли, прижавшись друг к дружке. Мир живых приглашал нас ощутить радость существования: на откосах обильно цвели яркие лютики и зеленел свежий травяной ковёр, звенели птичьи голоса и жужжала мошкара, пахло cосновой смолой и дурманящим маральником.

Эту гармонию поздней весны нарушали только стязатели, организованной группой спускающиеся по каменным ступеням. Вооруженные и суровые, как и положено служителям ложи, они грозно оглядывали толпу, явно выискивая кого-то конкретного. Иверийские короны на лацканах и перчатках поблёскивали в ярком свете. Это отвратительно раздражало глаза.

Мон рядом заметно занервничал, затоптался на месте, но быстро взял себя в руки. Куиджи схватил меня за плечо, больно впиваясь в кожу узкими пальцами. Я старалась не паниковать, но ладони вспотели от нервозности, и я боязливо обернулась на Джера, плотнее прижимая браслет-артефакт к коже. Ментор тоже недоумевал. Зачем стязатели появились на похоронах студента? Неужели нас обвинят в смерти Комдора? Или кто-то всё-таки выдал убийство разбойников? Может, карающая ложа явилась только по мою душу, прознав о нападении в Эльце? Поводов было не счесть, и это-то ещё сильнее подстёгивало тревогу.

Но, к нашему облегчению, отряд в бордовых перчатках уверенно прошёл мимо банды и направился прямиком к Виттору Оуренскому. Патлатый блондин почтительно кивнул стязателям, подхватил походную сумку и уже, было, двинулся к выходу, но обернулся и посмотрел на нас. Долгий, очень говорящий взгляд на банду изгоев должен был выражать усмешку и превосходство. «Вы плохо кончите,» — зазвучало воспоминанием его давнее пророчество. Но Виттор не насмехался. Он скорбел вместе с нами, и, кажется, сам был недоволен тем, что оказался прав.