Роковой шаг - Виктория Холт

— Откуда ты знаешь, что я была там?

— Мои глаза почувствовали это.

— Но я ведь спряталась.

— Ты шевельнулась.

Она вдруг рассмеялась, и это была прежняя шаловливая Сабрина.

Я повернулась и протянула к ней руки. Она чуть поколебалась и затем бросилась ко мне.

— О, Сабрина… милая Сабрина… Я так рада видеть тебя!

— Но все же он нравится тебе больше.

— Кто?

— Дядя Ланс, конечно.

— Он — мой муж. Жены должны жить со своими мужьями, ты же знаешь. Я хотела взять тебя с собой, но твой отец не разрешил это.

— Он мертв, — сказала она, — и я рада.

— Замолчи, Сабрина!

— Зачем молчать? Разве люди не должны говорить правду?

— Да, но ты не должна ненавидеть кого-либо. Но я ненавижу, и зачем лгать? Он лежит в гробу в тон комнате, в которой лежала мама. Я вошла туда и показала ему язык.

— О, Сабрина!

— Что ты так смотришь на меня? Мне нравится быть сиротой. Это лучше, чем было прежде.

Она была агрессивна и, по всему видно, очень несчастна.

— Теперь я здесь, и все изменится, Сабрина.

— Почему?

— Потому что нас двое.

— А я так не думаю.

Я видела, какой ей нанесен ущерб, и мечтала о возвращении прежнего беззаботного и даже своенравного ребенка, который был так мил до рокового происшествия на пруду. И я чувствовала, что только я могу оказать ей необходимую помощь.

Смит сказал мне, что похороны будут очень скромными. Большинство людей считали, что смерть Джереми не случайна, но все же нельзя было исключить того, что ему не хватило сил доплыть до берега. Я старалась поверить в этом, так как Джереми хотелось, чтобы люди так думали.

В соответствии с его желанием его похоронили рядом с Дамарис. Сабрина стояла рядом со мной во время заупокойной службы и у могилы. Она позволяла мне держать ее за руку, и я думаю, что ей это было приятно. Временами мне казалось, что она почти готова разрыдаться и прильнуть ко мне.

Бедный ребенок, она была глубоко надломлена, но теперь появилась возможность вытащить ее из этого несчастного существования, и я собиралась сделать это.

После похорон я сказала Ли и Присцилле, что хочу забрать Сабрину с собой. Они обрадовались. Никто из них не хотел сейчас брать на себя заботу о ребенке… по крайней мере о таком, как Сабрина. Присцилла была измучена горем из-за смерти Дамарис. К тому же ее родители были нездоровы, и не составляло секрета, что они недолго протянут.

— Я хотела бы на время увезти Присциллу, — сказал Ли, — но она не оставит своих родителей. Быть может, потом…

Позднее Присцилла сказала мне:

— Ты уверена, что сможешь надлежащим образом позаботиться о Сабрине, Кларисса? Это ведь немалая ответственность и нелегкое дело.

— Я знаю, что будет нелегко. Но мне кажется, что я ее понимаю и могу за ней присмотреть. Я хочу отогнать от нее грустные мысли.

Ли кивнул.

— Со временем у нее будет достаточно денег, — сказал он. — Джереми все оставил Дамарис за исключением годовых выплат Смиту, — и все это перейдет к Сабрине. Я думаю, что следует продать Эндерби.

— Да, конечно, — решительно поддержала я.

— Ты считаешь, что Ланс согласится, чтобы Сабрина жила с вами?

— Уверена, что согласится.

— Он — хороший муж. Я счастлив за тебя, Кларисса. Дамарис всегда говорила, как она рада твоему счастливому браку. У тебя ведь была в юности любовная история с тем бедным мальчиком, которого выслали.

— О да, — быстро сказала я, — но это было очень давно.

Я не хотела думать о Диконе. Он все чаще вторгался в мои мысли, и я пыталась представить, какую жизнь он ведет в Вирджинии.

Когда я сказала Сабрине, что ей предстоит жить со мной, она довольно бесцеремонно спросила:

— Неужели?

— Конечно, ты не обязана, если не хочешь.

— Я подумаю об этом, — сказала она. Я была удивлена и немного задета, так как думала, что на с радостью согласится, поскольку это совпадало с ее желанием. Но она была сильно травмирована, и единственное средство, исцеляющее ее раны, заключалось в том, чтобы мучить других — даже тех, кого она в душе любила.

— Решай быстрее, — сказала я. — Мне нужно поскорее вернуться, а еще надо сделать необходимые приготовления.

Сабрина пожала плечами.

— Ну ладно, — сказала я. — Здесь ты остаться не можем. Пожалуй, ты могла бы поехать жить к бабушке.

— Я поеду с тобой, — сказал она хмуро. Я поговорила со Смитом. Он был очень несчастен, ведь и его жизнь так долго была связана с Джереми, но он сохранял мужество и спокойствие. Он сказал:

— Сэр Джереми никогда не женился бы на другой. Она круто повернула его жизнь. Я вспоминаю ее первый приезд… сразу после этого он начал меняться. Он не смог бы жить без нее. И все случившееся — к лучшему. К лучшему и для сиротки. Если вы возьмете ее к себе, она снова станет прежней. Я знаю, что вы сможете это сделать, мисс Кларисса.

Сам Смит собирался жить в маленьком коттедже у моря вместе с Демоном.

— Пес сможет резвиться на берегу, а я буду слушать шум моря… мне это нравится.

Итак, покидая Эверсли, я увезла Сабрину с собой.

Следующий год выдался странным и нелегким. Моя жизнь была целиком посвящена Сабрине. Временами мне было трудно с ней; казалось, она была настроена не забывать про свои глубокие раны. Я знала это, так как у нее часто бывали кошмары и она кричала во сне. Я поместила ее в комнате, соседней с нашей, и уподобилась матерям, которые прислушиваются к малейшему плачу ребенка.

Услышав нечто настораживающее, я, бывало, выбиралась из постели и шла к ней. Обычно ее мучили одни и те же видения: то ей чудилось, что она катается на коньках по пруду; а то ее затаскивали в могилу, потому что она отдала свое сердце одному из покойников, поднявшихся из гроба. Все наваждения были связаны с пережитым. Тогда я крепко прижимала ее к себе и шептала ласковые слова, и когда она льнула ко мне, я чувствовала, что она доверяет мне и что я должна увести ее от мучительных призраков; во время этих ночных бдений мне казалось, что только я и могу это сделать.

Нэнни Керлью приехала вместе с нами. Она умела обращаться с Сабриной, была внимательна и настойчива и приехала сюда с радостью, потому что смотрела на Сабрину как на предмет своего особого попечения; а кроме того, здесь она соединилась со своей кузиной, Нэнни Госуэлл. Жан-Луи был большой радостью для Нэнни Госуэлл, он подрос и стал очень милым мальчиком — веселым, добродушным и смышленым. Нэнни Госуэлл звала его «мой мужичок».