Бунтарка - Линетт Тиган

скептически смотрю на бывшую подругу, у которой не хватает сейчас аргументов оправдаться. Я слышу только жалостливый скулёж, который меня совсем не трогает. — Я не хочу больше видеть ни одного из вас. И уверяю, у меня был хороший учитель, чтобы я без зазрения совести испортила вам жизнь.

Хватаю свою сумку и готова была уже уйти, но Кирилл решил вновь преградить мне путь.

— Я позволю тебе уйти только потому, что ты должна остыть. Мы поговорим завтра и ты меня внимательно выслушаешь, — с особой требовательностью отдаёт мне приказ Бессонов.

— Предупреждаю тебя один и единственный раз. Попробуешь ко мне приблизиться, и ты потеряешь все, что тебе ценно. Я ненавижу тебя, Бессонов.

— Ненавидишь, но при этом ещё пару часов назад обожала и хотела прыгнуть на мой член. Давай обойдемся без шоу и ненужных сцен. Ты уже не маленькая девочка, чтобы я бегал за тобой. Отправляйся в нашу квартиру, я переночую на СТО. Утром поговорим.

— Ублюдок, — слово, в которое я вкладываю всю свою ярость и позицию.

Больше меня никто не задерживает, и я без лишних препятствий добираюсь до гардероба, а затем ловлю такси.

— Куда? — спрашивает водитель.

На размышление у меня уходит не больше секунды, и я, подгоняемая жаждой яростного отмщения, говорю адрес квартиры этого беспринципного ублюдка.

Уверяю тебя, Кирилл Бессонов, ты пожалеешь о том, что растоптал и унизил меня. Ты пожалеешь и возненавидишь тот день, когда вошел в дверь моего дома. Ты будешь жалеть, что посмел меня касаться и завладеть моей наивной любовью.

А с тобой будут страдать и те, кто посмел тебя поддержать в моём никчёмном унижении.

Глава 18. Месть

Меня подкашивает, когда ярость и гнев стихает.

Вместо них в груди пронизывает боль и обжигающая обида. Тогда я обессиленно приваливаюсь к стене, тяжело дыша. Глаза застелили слезы, а горло сдавило в болезненных тисках от сдерживаемых всхлипов.

Нет…

Нет, нельзя поддаваться панике и истерике. Я должна достойно принять очевидное и взять себя в руки… Но никакие убеждение в голове и тихий собственный шепот меня нисколько не успокаивают.

Только сейчас приходит осознание, в каком я оказалась унизительном положении. Только сейчас понимаю, как предательство пошатнуло мою уверенности и в один миг уничтожило счастье, сожгло до тлена мои смелые мечты.

Я оказалась одна.

Отдышавшись и прогнав слезы собственной слабости, я осматриваюсь. От красивой и привлекательной квартиры Кирилла Бессонова остались только осколки, щепки и разруха. Я уничтожила эту квартиру так, как уничтожили моё доверие и любовь её хозяин.

Заострив внимание на стене, на которой размашисто моей красной помадой начерчено «Ублюдок», я ощущаю, как меня штормит. Я не вынесу больше ни минуты в этой квартире, в которой последние недели была чаще, чем дома. В квартире, которая уже пропиталась нами и была исследована вдоль и поперек в порыве страстного безумия. В квартире, где этот ублюдок посмел меня развращать, без чувства принципа и достоинства.

Ненавижу…

Ненавижу до удушающей ярости и горьких слёз. Мама была права: любовь приносит в жизнь только разочарование и боль.

Хватаюсь за ручки своих двух чемоданов и иду к двери. Ключи от квартиры скидываю на пороге и выхожу со своими вещами, захлопнув дверь.

Чувства смешаны. Мне тоскливо покидать это места, но в тоже время я не могу больше здесь находится. Я здесь задыхаюсь.

Если этот самоуверенный ублюдок считает, что я буду сидеть и ждать его объяснений, значит он — тупица.

Домой возвращаюсь под ранее утро, стараясь быть тихой и двигаться бесшумно. Мои чемоданы тяжелые, а тело слабое. Не рассчитав силы, выпускаю тяжесть из дрожащих рук, и один чемодан с грохотом падает по ступенькам. Я смотрю на него и кажется, что это была последняя капля, которая выпотрошила меня изнутри.

Сажусь на ступеньки и прикрываю глаза, облокотившись головой на перила.

Такое чувства, будто я перестала существовать…

— Василиса? — слышу голос папы, но не решаюсь обернуться.

Всё моё лицо залито слезами и щиплет глаза.

— Прости, пап… Не хотела тебя разбудить, — хрипло говорю я, стараясь преодолеть ком в горле.

— Почему ты вернулась? — я слышу его тихие шаги, а затем по шороху понимаю, что он садится рядом со мной. — Что произошло?

Открыв глаза, поворачиваюсь лицом к папе, который смотрит на меня с угнетающей меня жалостью.

— Боже мой, малышка, — папа притягивает меня к своей груди, целуя в макушку. — Кирилл тебя обидел?

Я молчаливо жмусь к единственному родному человеку, в котором я уверена и ощущаю защиту. Папа всегда относился ко мне с нежностью, понимаем и никогда в жизни не предавал. Поэтому решаю заговорить, чтобы мои мысли не свели меня с ума.

— Я ошиблась, пап… — шепчу я, тяжело сглатывая.

— Что он сделал? — голос отца леденеет, а объятия стают крепче.

— Не он… Я, — качнув головой, признаюсь. — Доверилась не тем людям. Была слепая и влюблена. И не поверила тем, кто предупреждал.

— Василиса, говори прямо. Что произошло? — мягко, но довольно требовательно просит отец, призывая меня к ответу.

— Я больше не хочу слышать о нём ни слова, — раздражаюсь я.

— Только тебе решать, что делать. Возможно, тебе стоит пооткровенничать с Аней? — спрашивает папа, а я отшатываюсь назад.

— Об этой суке тоже не хочу ничего слышать! — ярость подпитывает меня силой, и я вскакиваю на ноги.

— Василиса, — пораженно шепчет папа, удивляясь моим словам.

— Прости, пап… Я должна отдохнуть и прийти в себя, — отворачиваюсь, не имея смелости смотреть в глаза отца после едкого словечка.

— Верно, тебе нужно отдохнуть и успокоиться. Я помогу тебе с сумками.

— Я спокойна, папа, — буквально сцеживаю слова, вспоминая, как этот ублюдок приказал мне успокоиться в его квартире.

Отец смотрит на меня с укором, но предпочитает отложить все разговоры и помочь мне с чемоданами. Он целует меня в лоб, заверяя, что всё образуется и оставляет меня одну.

В каком-то тумане умываюсь, срывая с себя одежду и белье, которое было предназначено для сегодняшней ночи… С ним. А едва моя голова касается подушки, обессиленно подгружаюсь в сон.

* * *

Новый год и рождество проходит мимо моей семьи и меня самой. Пока мои чувства и эмоции в полном раздрае, мама днём и ночью проводит на работе, а отец уехал в командировку в канун Нового года.

Прошла невыносимо долгая неделя самобичевания, а меня все еще разрывает на части от воспоминаний рокового вечера, который уложил меня на лопатки. Об этом невозможно не думать и это раздражает до холодной ярости. Именно она поднимает