Бог Огня - Василий Казаринов

Б. О. включил Басин компьютер, запустил программу инсталляции. Игра оказалась не слишком интересной. Он запустил очередной диск. Заняться было нечем, поэтому он рассеянно кормил компьютер дисками, развлекая себя по ходу инсталляций пролистыванием красивого журнала «Вояж», потому-то сразу не сообразил, что произошло.

Седьмой диск не загрузился. Б. О. повертел его перед глазами. Он ничем не отличался от остальных.

Б. О. опять сунул его в дисковод, внимательней просмотрел через структуру программы. Как будто ничего особенного, привычный набор файлов. Он попробовал загрузиться с диска. Ничего не вышло. В этот момент в комнату ввалилась Бася, волоча за собой, как собачку на поводке, обрывок какой-то многоэтажной фразы — «…сам мудак!».

— Это я не тебе! — Она швырнула на стол кипу распечаток. — Нет, я больше не могу, — упала на стул, нервно закурила. — Ни черта не выйдет из этой затеи. Хотя вон, гляди, — она швырнула ему ксерокопию с топографическим планом какой-то местности. — Уже и площадку под эти игрища выделили. Какую-то песчаную поляну на берегу Москвы-реки. Придумали муру вроде «А ну-ка, парни!». Помнишь, когда-то такая передачка была по телику?

— Смутно… Молодые люди там вроде бы лазили на трапеции, прыгали куда-то, тяжести поднимали. Это, что ли?

— Примерно. Такое, знаешь ли, гладиаторство в современном стиле. Собираются две команды здоровенных мужиков и начинают состязаться, кто кого. Конкретный рисунок уже от фантазии сценариста зависит… — Она поворошила распечатки. — О, навертели тут черт-те чего. Гонки на машинах. Пейнтбольная стрельба… Какие-то огнедышащие полосы препятствий… — Она поморщилась и стиснула ладонями виски. — Мама дорогая, ну и бред. Нет, это, конечно; можно сделать так, что публика будет рыдать от восторга. Но я-то им битый час русским языком объясняла, что я не специалист по такого рода горячим забавам, мне бы какой-нибудь «Марш зверей» поставить — это да.

Она выдохлась и умолкла, тяжело, как после долгой пробежки, дыша.

— Ничего, все образуется, — Б. О. погладил ее по голове. — Пойдем. — Опять глянул на часы и потянул ее за руку: — Мы уже немного опаздываем.

— Куда? — едва живым голосом спросила она.

— Недалеко. В район Беговой.

— Этого мне только не хватало… А зачем? Ты поставил на какую-нибудь лошадку?

Б. О. многозначительно поднял указательный палец и шепотом пояснил:

— Нет. Мы едем бомбить банк.

Некоторое время она сидела у стола, переваривая его короткое сообщение. Подняла голову, хитро, по-кошачьи улыбнулась и стукнула ладонью по столу:

— Ну вот это другое дело!

Запустив двигатель, Б. О. вышел из машины, открыл багажник, вынул свою увесистую сумку на ремне, аккуратно поставил ее на заднее сиденье, но, прежде чем сесть за руль, обернулся и посмотрел на окна второго этажа, за которыми вовсю — судя по истерическим выкрикам, вылетавшим на улицу через распахнутые форточки, — кипела какая-то творческая полемика, и пробормотал:

— Две команды здоровенных мужиков, говоришь?

* * *

Через полчаса он затормозил у высокой кованой ограды, стягивавшей два арочных прохода в удивительно уютный и какой-то домашний дворик, в центре которого располагалась обширная круглая клумба с помпезной лепной вазой.

Здесь витал дух чисто германского аккуратизма и пунктуальности — квартал был выстроен немецкими военнопленными сразу после войны. Дух чувствовался и в строгой планировке двора, и в бюргерской наружности трехэтажных домиков под покатыми крышами, в маленьких газонах под окнами первых этажей, где бурлила лава дикого винограда. В организации этого пространства отчетливо звучал некий пригородно-берлинский мотив, настроенный на тот пасторальный тон, который сентиментальные немцы ухитрялись сохранять в любом большом задымленном и угрюмом городе и след которого оставили даже здесь, на Беговой. Сложенный их основательными руками мир заметно поветшал и мимикрировал в московскую среду и потому настраивал на грустный лад.

— Мы приехали сюда посидеть у старой клумбы и вспомнить прошлое? — спросила она. — Или в самом деле будем кого-то грабить?

— Ну-у-у… — неопределенно отозвался он, — что-то вроде этого. Ты, кстати, не забыла захватить свой «магнум»? Дело-то опасное…

— Сейчас посмотрю, — рассмеялась она. — Он должен лежать в бардачке.

Откинула вверх крышку, сунула в бардачок руку, нахмурилась и вынула кожаную сумочку с ремешком.

— М-да… — мрачно произнес Б. О. — Все, что осталось от помощника депутата. Дай-ка. — Он дернул замок-молнию, открыл. В сумочке лежали трубка, ежик для ее чистки, магнитооптический носитель, пакет с табаком и визитка.

— О-ля-ля… — нараспев произнес Б. О., протягивая Басе визитку.

— Конецкий Виктор Константинович, — прочитала она. — Старший следователь по особо важным делам, Генеральная прокуратура России. Как мало от человека осталось… — сокрушенно покачала она головой. — Часы «Ролекс», трубка, табак, чья-то визитка… И все.

— Не все, — возразил Б. О. — Есть еще вот эта штучка, — он повертел в руках носитель, глянул на визитку. — Возможно, Игорь собирался отправить его по этому адресу… Ладно, пошли, надо миновать пограничный контроль, — он указал на молодого человека в темном костюме, прохаживавшегося у ворот.

Молодой человек старательно (но не убедительно) изображал туриста, случайно забредшего в тихий тенистый уголок города и любующегося достопримечательностями. Единственным достойным внимания объектом в этом смысле можно было считать разве что располагавшийся в угловом доме магазин «Рыба», где на ступеньках перед входом сидела, вульгарно развалив колени, молодая цыганка в пестрой юбке. В перерывах между лаканием пива из горлышка она призывно протягивала в сторону случайного прохожего руку, как видно приглашая принять участие в ворожбе.

Б. О. набрал на панели телефона какой-то номер, поднес черный пенал к уху и сказал:

— Джой, это я.

Спустя минуту молодой человек в темном костюме сунул руку в карман, вынул оттуда телефон, выслушал короткое сообщение, кивнул и, повертев головой, остановил взгляд на их машине. Б. О. перегнулся через сиденье, подцепил за ремень свою сумку, вышел из машины, попинал носком ботинка переднее колесо и кивнул Басе: пошли.

Только теперь она обратила внимание на то, что окна в трех замыкавших дворик домах неживые: стекла в грязных потеках, никто их не мыл, как веками заведено, на майские праздники, форточки распахнуты, на подоконниках не пенится бледно-розовыми хлопьями герань, не ощетиниваются кактусы, — такие окна бывают в домах, откуда ушла мебель, ковры и паласы, книжные и посудные полки, а все, что осталось, — это ржавые гвозди в пустых стенах, на которых когда-то висели зеркала или какой-нибудь побуревший от солнца эстамп.

Тем более странно выглядел в замусоренном, доживавшем последние дни дворике, где витал дух обреченности, черный «ситроен» с дымчатыми стеклами.