Нецелованный странник - Аякко Стамм

Тогда Иуда был поражён не менее других. Он внимательно, с недоверием и скепсисом наблюдал за Лазарем, за каждым его движением, вслушиваясь в каждое сказанное им слово, убеждаясь и тембром его голоса, и особенностями лексикона в истинности, неподдельности воскрешения. И чем больше он слушал, чем дольше наблюдал, тем дальше в небытие уходили, исчезая вовсе, остатки давешнего сна и впечатление от недавнего слова Учителя. «Воистину Он Царь! – думал тогда в неописуемом восторге Иуда. – Насыщающий голодных, слепым отверзающий очи, воскрешающий мёртвых! Разве способен кто противостоять Ему и Его войску, будь у супостата хоть легионы легионов?! Разве в силах кто другой поднять и возродить в былой славе дремлющий народ Израиля? Мудрый, мудрый Учитель, разрешающий загадки и открывающий тайны человеческой души. Не случайно Он все эти годы бродил по пыльным дорогам Палестины, выдавая себя за нищего проповедника. Равви показывал Себя народу, подготавливая его к великому действию, но в то же время, не раскрываясь до конца, хоронясь до поры от вездесущих врагов, усыпляя своей видимой малостью их бдительность. Долго ли Он намерен ещё скрываться и осторожничать? О, Равви, что ты можешь дать нам всем, дай скорее!».

И сейчас, видя, как наполняется людское море всё новыми и новыми человеческими каплями, словно океан водами бесчисленных рек – и иудеями, и галилеянами, и самаритянами, и даже эллинами, Иуда чувствовал всеми фибрами своей души приближающийся час Истины. Час, когда она словно молодой зелёный листочек, пробиваясь из набухшей и лопнувшей под давлением жизненной силы почки, являет себя миру во всём блеске своей неувядаемой славы. Учитель воссел на спину молодого ослёнка – «Эх! Статного жеребца бы грядущему Царю Иудейскому!» – и в окружении приближённых, Своей испытанной гвардии, медленно двинулся в направлении святого города, древнего Иерусалима. Где, покрытый священной пылью веков, ожидал Его трон Давидов. А непрерывно пребывающее и наполняющееся людское море вокруг Него волновалось, колыхалось переливчатыми волнами, неся на своих гребнях спасительный корабль Ноева Ковчега, собирающий в себя всё и вся, кому уготована будущая новая жизнь.

– Осанна! – шумело людское море, снимая одежды и постилая их по курсу движения корабля.

– Осанна в вышних! – голосили люди, разбрасывая брызги смеха и радости во все стороны от грядущего неудержимо вперёд ковчега.

– Осанна Сыну Давидову! – люди, воодушевлённые пришествием обетованного Царя, срезали большие, широкие пальмовые ветви и бросали их под копыта ослёнка, расстилая перед ним живую зелёную ковровую дорожку.

– Благословен Грядый во имя Господне! – гудела толпа, и в унисон ей билось в груди сердце Иуды, как язык в юбке колокола при разливающемся на всё мироздание призывном благовесте. Оно стремилось вырваться наружу из тесных объятий плоти и прозвенеть каждому живому созданию во вселенной о радости, переполнявшей его, о чуде явления, которого оно ожидало десятилетиями, задыхаясь от удушья вынужденной и ненавистной покорности. Да что там десятилетия, оно рвалось неудержимо первым сообщить Израилю о пришествии ВЕКАМИ ожидаемого Царя.

О, Равви! Пришёл час Твой! Что ты можешь дать Израилю, дай скорее!

По пыльной дороге Иудеи под несмолкаемый рёв и восклицание толпы двигался верхом на осляти во исполнение пророчеств Тот, Кому надлежало спасти мир. Двигался навстречу позору, обращённому Им в Славу, двигался на поругание и предавание земным Иерусалимом воспеваемый Иерусалимом Небесным.

А когда с вершины холма показались уже стены и крыши древнего города, Он остановился вдруг, слез с ослёнка и замер, молча взирая плачущими очами на рукотворное каменное изваяние, пережившее славу и унижение, блеск власти и пепел разорения, надменность великолепия и наготу разрушения, но так и не познавшее час своего истинного величия. Людское море стихло, успокоилось как во время полного мёртвого штиля, и над долиной зазвучал твёрдый как приговор и ровный как назидание голос.

– О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего.[61]

«Что Он говорит? – сердце Иуды замерло, перестав клокотать в груди. – Зачем это Он опять?»

А откуда-то из глубины, где до поры хоронится всё то, что человек гнал от себя, стремился избавиться, как от назойливой мухи, в чём всегда стыдился признаться даже самому себе, всплывал, поднимаясь вверх и стуча набатом в виски, хриплый навязчивый голос старого фарисея Бен-Акибы: «А ведь я говорил, предупреждал… Ну, кто был прав?»

И вошли они в город и в Храм Божий в городе. И стал Учитель выгонять всех продающих и покупающих в Храме, и опрокидывал скамьи и столы меновщиков и продающих голубей. А когда народ вознегодовал на Него за то, что Он это делает, сказал им: «Написано – дом Мой домом молитвы наречётся, а вы сделали его вертепом разбойников».[62]И обличал Он гневно народ, и старейшин народных, и книжников, и фарисеев, и законников, говоря им, какая кара ожидает их за дела их, за то, что сделали они против народа сего, и за то, что не сделали они народу, а должны были сделать. И говорил им притчами, так что одни дивились мудрости Его, другие злились, не понимая языка притч, третьи негодовали и наливались ненавистью к Нему, так как понимали всё, что Он говорил им. И под конец сказал: «Истинно говорю вам, что всё сие придёт на род сей. Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне!»[63]– и вышел из Храма.

Сердце Иудино ныло от боли. Ещё недавно, казалось, только что оно трепетало и прыгало в груди от радости и счастья. И вот всё рухнуло, все надежды и чаяния. Несметные полки сынов Израиля, горящие на солнце золотом доспехов, рассыпались в прах и рассеялись по ветру. Свободная и счастливая Родина возрыдала с удесятерённою болью, попираемая римским сапогом. Грядущий в силе и славе Царь Иудейский плетётся прочь пыльной дорогой, проклинаемый, оставленный всеми, даже и самыми близким. О, Равви, Равви, что ты можешь теперь дать?

«Надо остановить Его, помочь Ему, подсказать, – думал Иуда. – Может, не всё ещё потеряно, может, возможно ещё собрать народ и повести за Собой. Ведь как Его встречали сегодня».

Он вместе с другими учениками догнал Равви и собрался уж было сказать те слова, которые так и вертелись на языке, которые могли бы всё поправить. И момент подходящий, столько народу стекается нынче в Иерусалим по случаю праздника Пасхи, вот бы и собрать всех под Свои знамёна, вот бы объединить и ударить. Надобно только чтобы Учитель перестал говорить о смерти, о разорении и разрушении. Кого привлечёшь такими словами? Иуда открыл, было, рот, но Пётр опередил его, начав рассказывать и показывать Учителю Храм, восхищаясь красотой древних камней. Но Тот, не дослушав его, сказал: «Видите ли всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено,[64]– и помолчав немного, добавил, как показалось Иуде, снова обращая слова именно к нему. – Вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие».[65]