Корни гор. Железная голова - Елизавета Дворецкая

– Вот так, – весомо произнес Рам. Сделав воображаемую уступку любимой девушке собеседника, от всего остального он не собирался отступать. – Этого Волка надо держать на цепи любой ценой. Если для этого надо посадить на цепь все племя – пусть. Я сам помог бы ее ковать. И пусть лучше слэтты, чем фьялли. Они собирают дань железом, а не кровью.

Гельд молчал. Да, злобы и грязи полным-полно в каждом, но неужели Волка можно сдержать только грубой силой? Только не оставив человеку выбора? А сам человек? Неужели за все века, что им правят Светлые Асы, он так ничему и не научился? Или сам человек устроен по подобию мира: поверху ходит солнце, а внизу, в глубине, дракон подгрызает корни? И когда-нибудь каждый услышит «шум в древнем дереве», что значит – «враг на свободе»? Орм Великан лежит лицом вниз, и красное пятно горит на рыжей хвое… Вырвался Волк! Сейчас Гельд сам себе казался отвратительным, как Фенрир Волк, и отвернулся, чтобы Рам не видел его лица.

– Тебе легче. – Рам принял его молчание за несогласие. – Ты всю жизнь живешь сам по себе. То у слэттов, то у квиттов, то у вандров. То к себе домой случайно завернешь. Ты не привязан, а непривязанному жить легче. Ни соскучиться не успеваешь, ни поссориться.

– Это верно, – задумчиво подтвердил Гельд. Пока он не был привязан к Аскефьорду и Эренгерде, ему жилось гораздо легче нынешнего.

– Если дальше так пойдет, то скоро мы от голода начнем ходить войной друг на друга, добивая тех, кого не добили фьялли. Я к этому и говорю: лучше нам покрепче держать остатки цепи, пока она еще держится. Ну, ладно! – Кузнец махнул рукой. – Хватит. Что-то я сегодня взялся отнимать хлеб у старой вёльвы[21]. Расскажи лучше ты мне что-нибудь.

– Что? – Гельд потряс головой, чтобы выбросить тяжелые мысли. – Хочешь послушать, как один человек выиграл у тролля его единственный глаз?

Переночевав два раза на маленьких хуторках, к вечеру третьего дня спутники Рама подъехали к усадьбе Нагорье. Она и в самом деле располагалась на склоне длинного пологого нагорья, поросшего оленьим мхом и мелким кустарником.

С перевала усадьба была видна вся: четыре вытянутых дома, каждый длиной шагов в тридцать, составленные углами так, что их внешние стены ограждали всю усадьбу, а внутренние – четырехугольный двор. Так строили еще в Века Асов: каменные стены из крупных, грубо отесанных валунов выкладывались лишь на высоту человеческого роста, а дальше начинались высоченные скаты дерновых крыш. Крыши поросли кустарником, кое-где даже трепетали тонкими ветвями березки. Гельду подумалось, что эти дома просто выросли из-под земли, подняв своими крышами все, что оказалось на этом месте. На такой крыше можно коз пасти…

– У нее столько людей? – обеспокоенно спросил Бьёрн.

– Нет, там живут только в одном доме, – утешил его Рам. – А в остальных небось и крыши-то текут. Это очень старая усадьба. Когда-то там было полно народу. Еще когда у квиттов были не конунги, а херсиры.

Гельд, еще под впечатлением недавних бесед, живо представил Нагорье во всем воинственном и диком блеске прошедших времен: густой дым над прочными крышами, копошение людей, мелькание железных шлемов и наконечников копий, пестрота разноцветных щитов… Грозный вождь высоко поднимает кубок, стоя на своем почетном сиденье, и лицо его искажено жаждой крови, которую он принимает за высшую доблесть… И сотенная дружина кричит, воет от восторга, предчувствуя эту кровь… Нечто подобное он видел у вандров. Попробуй не согласиться, что в каждом человеке живет свой Фенрир Волк!

За этими размышлениями Гельд едва заметил, как они спустились с перевала. Входом в усадьбу служили ворота, устроенные в стене одного из домов. Створки стояли запертыми. Если бы не дым, усадьбу можно было бы принять за нежилую.

– Может статься, нас вообще не пустят за ворота, – бормотал себе под нос Бьёрн. – И придется тащиться по этому холоду три дня обратно к морю…

– Примут, – утешил его Рам. – Далла меня боится и не захочет ссориться.

– Кто вы такие и что вам надо? – спросил сердитый голос, когда всадники приблизились.

– Да ты не узнал меня, Кар? – дружелюбно спросил Рам. – Или ты совсем ослеп?

– Как тебя не узнать, старый обманщик? – с выразительным презрением ответил тот же голос. – Опять бродишь по чужим домам и вынюхиваешь чужие тайны? Тут для тебя поживы не будет! Убирайся-ка прочь!

Бьёрн подвигал бровями и почесал толстый кончик своего носа, намекая на то, что его пророчества сбываются. Рам подмигнул Гельду:

– Слышишь? У кого маловато тайн, тот только и думает, как бы их не украли.

– Что ты там бормочешь? – осведомился тот же голос из-за ворот. – Заклинания? И не надейся! Твои жалкие заклинания не помогут против моих! Этих ворот тебе не отпереть!

– Где уж мне! – добродушно согласился Рам. – Я-то думал, может, мне удастся кое-чему поучиться у такого сильного колдуна, как ты!

Опять подмигнув Гельду – кузнец необычайно развеселился от этого разговора, – Рам вынул откуда-то маленький уголек и тремя быстрыми движениями начертил на створке ворот руну «фенад», сметающую преграды. Гельд смотрел с большим любопытством, ожидая, что сейчас ворота раскроются сами собой, а зловредный Кар будет висеть на створке, визжа от досады и болтая в воздухе коротенькими ножками. Он представлялся Гельду маленьким и толстым, заросшим дремучей черной бородой и вообще похожим на темного альва.

Но ничего такого не произошло.

– С кем ты там споришь, Кар? – раздался изнутри женский голос. – Кто там стучится? Рам Резчик? Что же ты, Кар? Зачем ты держишь за воротами такого знатного гостя? Его надо принять как следует. Открывайте ворота, что вы застыли, чурбаны?

С той стороны ворот послышался стук засова и быстрая перебранка шепотом. Гельд сжал кулаки от удовольствия: в нем ожила сладкая жуть далекого детства, когда Альв Попрыгун рассказывал приемному сыну лживые саги о свартальвах и их злобной повелительнице. Сейчас он увидит ее. Гельд не встречал кюны Далла с тех пор, как она овдовела, и ему было до жути любопытно, какой она стала.

Ворота раскрылись. Гости въехали в дом, служивший сараем и конюшней: в одной половине стояло несколько лошадей, а в другой громоздились кучи ломаной утвари и мусора. Напротив внешних ворот располагался вход во внутренний двор, и гости, сойдя с коней, снова вышли на свет.

Кюна Далла стояла посреди двора, придерживая на груди края наброшенного плаща, но так, чтобы видны были и нарядное платье, и серебряные застежки с цепями, и серебряные обручья на запястьях. Ее голова была горделиво поднята, маленькое личико величественно и настороженно разом. Да, она сильно изменилась, хотя и не сознавала этого. Она так отвыкла от людей, что при встрече с ними чувствовала себя неуверенно и робела, несмотря на всю свою напускную гордость. Чувства заброшенности, безнадежности, одиночества гораздо сильнее отпечатались на ее бледном лице, и она выглядела скорее жалко. Гельд отметил, что последние годы сильно состарили ее – в свои двадцать четыре или двадцать пять лет она выглядела на все тридцать.