Бес специального назначения - Антон Мякшин

Сложнее оказалось найти лазейку, чтобы просочиться наверх. Подвал был плотно завален, и я довольно долго долбился в потолочные плиты и замурованные снаружи двери, пока шальная бомба не разорвалась прямо надо мной и не пробила изрядную ямину, через которую хлынул в душный подвал пропахший гарью и порохом воздух.

Когда я выкарабкался, со всех сторон меня окружали обломки вторично обрушившегося рейхстага, корявые арматурины, переломанные плиты. Если б я имел целью отсидеться, то остался бы здесь — отсидеться здесь можно было прекрасно, не хуже, чем в подвале. И только я успел так подумать, как из-за ближайшего нагромождения колотых кирпичей выбралась кучка помятых и совершенно обалдевших гитлеровцев. Не рассуждая, кто я и зачем здесь, они единодушно решили, что разорванным на куски я буду выглядеть гораздо лучше. И — с места в карьер — принялись воплощать решение в жизнь. Никакими уговорами тут не поможешь, и заблуждение относительно немедленного расчленения меня мне пришлось выбивать из немецких голов рукояткой синдамота.

Управившись, я взобрался на кирпичный взгорок и, пригибаясь под ураганным огнем, шпарившим справа, слева, сзади и спереди, стал осматриваться. Надо было быстренько сообразить, откуда начинать поиски Степана Федоровича.

Вокруг бушевала битва. Дым, пламя, взрывы, выстрелы… стоны умирающих и победные крики, сцепленные воедино грубыми швами пулеметных очередей. Обгорелые и простреленные полотнища флагов.

Огненные вихри преисподней! Как тут сообразишь про поиски Степана Федоровича, если вокруг идет безоговорочная, яростная и полномасштабная бойня? Группы оборванных пехотинцев бегают взад-вперед с хриплыми воплями: «Ур-ра! За родину! Зигхайль! Камман, гайз! Банза-а-а-ай!!! ». Разномастные танки с хрустом бороздят изувеченные мостовые и руины домов, артиллерийские залпы расцвечивают небо, изрезанное бомбардировщиками и истребителями, огненными всполохами и дымными тучами. Такое светопреставление, что, кажется, сами сражающиеся не до конца понимают, с кем и за что они сражаются.

Вот прямо сейчас, то ли слева, то ли справа — в общем, откуда-то из-за густой дымовой завесы — слышатся крики:

— Ур-ра! Коли штыком фашистскую гадину!

— Я тебе покажу гадину! На своих прешь, сволочь!

— Извиняй, товарищ старшина, не разглядел. Фрицев не видели?

— Да вон они, прохиндеи, в яме засели!

— Ур-ра! Коли…

— Мы есть английский десант!

— Союзники, что ли?

— Йес, оф кос!

— Ни хрена не видно… А чего тогда пуляете, ежели союзники?

— Мы есть не в вас, а вон в те виндоус.

— Зиг хайль!

— Кто сказал?.. Попался! Ур-ра! Коли штыком фашистскую гадину! Получай!

— Ай! Больно же, задрыга!

— Извиняй еще раз, товарищ старшина, не разглядел.

— Где они, вражины, затаились? Куда пулять, скажите, люди добрые?

— Банза-а-а-а-ай!!!

— Не бейте меня прикладом по голове, у меня гипертония, плоскостопие, язва и железный штырь в ноге!

— Степан Федорович! — заорал я, прыгнув на голос к окопчику, откуда доносился рассказ про язву и железный штырь в ноге.

Мне показалось, расстояние до окопчика составляло всего шагов десять. Но чтобы преодолеть эти десять шагов, мне понадобились недюжинная выдержка и совершенно отчаянная решимость.

Для начала сверху на меня рухнул подбитый «мессер». Кого другого — расплющило бы в лепешку, но беса сложно истребить даже самым настоящим истребителем. Честное слово! Правда, это вовсе не означает, что схлопотать, пусть даже и вскользь, крылом самолета по башке — очень приятно и для беса.

Не успел я выругаться, отходя от мгновенного испуга, сплошная стена близстоящего здания рухнула, и по ней проехал точнехонько в мою сторону английский тяжелый танк с четырехугольной башней. Пришлось в срочном порядке практиковаться в стрельбе из синдамота. Было бы у меня времени побольше, я бы, возможно, и выжал что-нибудь из басурманской техники, но беззастенчивое использование могущественного оружия в качестве молотка для гитлеровских черепушек не прошло даром. Синдамот заклинило, и единственное, что мне оставалось — это плюнуть в смотровую щель. Маневр удался. Танк повело по замысловатой траектории, неожиданно завершившейся в недалекой воронке. Как танкист вываливался из башни и, грозя кулаком, обзывал меня «мазефакой», я не видел, потому что в этот момент был очень занят приведением в чувство безумного самурая с автоматическим пистолетом в одной руке и катаной — в другой.

И это только половина пути! Примерно пять шагов! Никогда бы не подумал, что такое возможно! Поразительные организаторские способности у этого Штирлица. В несколько минут по сигналу стянуть сюда все армии мира!

Мой самурай, лишившись катаны, пистолета и сознания, полетел в гущу темнокожих ребят с трофейными автоматами наперевес — кажется, нигерийцев. Нигерийцы обиделись, а что я мог поделать? Самурая надо же было куда-нибудь отфутболить, а со свободным пространством сейчас было трудновато. Еще хорошо, что сына Страны восходящего солнца я не запустил метра на три левее — там пятеро бодрых американцев крутили дулом ракетной установки в рассуждении — куда бы пальнуть? Или метра на два правее, где окопался мрачный мексиканец с огнеметом, с упорством маньяка поджаривавший до состояния шашлыка всех, кто имел неосторожность к нему приблизиться.

Впрочем, и вооруженные нигерийцы оказались парнями серьезными, а что хуже всего — цивилизованными до такой степени, что явно не пришли в замешательство по поводу того, как правильно использовать автоматы. Они вскинули оружие, пали на колени, демонстрируя готовность нафаршировать меня свинцом именно из этой удобной позиции.

Наверное, зарстранец Штирлиц и придумал бы что-нибудь за те три секунды, пока с леденящим душу лязгом передергивались затворы, но мне пришло в голову только пискнуть: «Побойтесь бога, садисты! » — и поднять указующий перст к небу.

Вот фиг его знает, почему это я так крикнул. Наверное, длительное общение с людьми сказалось — со мной такое обычно бывает в длительных командировках… Невинное это высказывание произвело эффект просто неимоверный. Нигерийцы, коротко глянув наверх, с визгом бросились врассыпную, янки-ракетчики, на секунду задрав головы, испустили дружный вопль ужаса и рванули за ними следом, а мрачный мексиканец, пораженный до глубины души, даже попытался застрелиться из своего огнемета.

Я ошарашенно почесал в затылке и подумал о том, что, если и удастся вернуться невредимым в контору, в рапорте я этот вопиющий случай отражать не буду. И еще я подумал, что, если начальству про мой финт станет известно, выговора за вредоносную антибесовскую агитацию мне не избежать.

Больше ни о чем я подумать не успел. Авиабомба, расшугавшая интернациональную банду, шарахнула в нескольких шагах от меня. Взрывная волна перевернула меня и довольно грубо швырнула вперед — в приветливо распахнувший объятия окопчик.