Московская хроника 1584-1613 - Конрад Буссов

доверяя этим казакам, не впустил к себе ни одного, поэтому они, минуя город, перешли за острогом через Оку и сказали, что пойдут искать своего государя Димитрия. Когда калужане это увидели, они послали в московитский лагерь и нашли, что все обстоит точно так, как говорили казаки. Поняв из этого, что те казаки тоже держали сторону Димитрия, они спешно послали им вдогонку и велели сказать им, чтобы они вернулись, их впустят. Но поскольку вначале им было в этом отказано, казаки возвращаться не захотели, но послали им 100 человек с тем, чтобы они остались там.

Жители Калуги послали в московитский лагерь, перевезли в город все, что там было, и хорошо продержались до тех пор, пока Димитрий второй (которого они считали за Димитрия первого) не пришел к ним, они присягнули и оставались ему верны до его смерти.[312]

Шуйский снова выступает в поход. Шуйский снова вывел в поле свое войско и на Рождестве этого года послал его под Болхов, чтобы выгнать Димитрия из Самова.

Год 1608

Вскоре после Нового года выпал такой глубокий снег, что в эту зиму противники не могли ничего предпринять в поле друг против друга, но все же они сталкивались иногда на загоне. Кто при этом оказывался сильнее, тому и доставалась добыча. Узнав, что Шуйский так сильно пополнил свое войско и снова собирается выступить, Димитрий послал в январе этого же года в Польшу, чтобы также вызвать к себе побольше польских конников, и оттуда к нему пришли господин Самуил Тышкевич с 700 конных копейщиков и господин Александр-Иосиф Лисовский с 700 конных копейщиков.[313] После прибытия этих поляков Димитрий пошел со всем своим войском под Брянск и осадил его.

У Шуйского был один немец по имени Ганс Борк, который некогда был взят в плен в Лифляндии. Его-то Шуйский и послал со 100 немецкими конниками под Брянск, а этот Борк прошлой зимой перешел от Шуйского в войско Димитрия в Калуге, но потом, оставив там на произвол судьбы своего поручителя, снова перебежал к Шуйскому, который за доставленные сведения пожаловал его ценными подарками; но у Шуйского он не долго задержался, а вторично перебежал к Димитрию второму, который воздал бы этому изменнику по заслугам, если бы его не упросили польские вельможи. Борк пытается заполучить Тулу. Однако, не пробыв и года у Димитрия, он чуть было не переманил у него крепость Тулу (перед тем сдавшуюся Димитрию) и не передал ее Шуйскому, но, поняв, что его лукавые козни замечены, он убрался восвояси в Москву к Шуйскому, который опять с радостью принял его и, как и в первый раз, щедро одарил его за замышлявшуюся пакость в Туле. Тоннис фон Виссен. С ним был еще один вероломный негодяй по имени Тоннис фон Виссен, тоже из старых лифляндских пленников. Они предали на заклание одного благородного, знатного и благочестивого русского вельможу по имени Иван Иванович Нагой, бросив его одного на дороге во время бегства, из-за чего он был схвачен теми, кто за ним гнался из Тулы, и брошен в Калуге в реку по приказанию Димитрия второго.[314]

Под Брянск в лагерь к Димитрию пришли из Польши: князь Адам Вишневецкий (в то время мой на редкость благожелательный господин и большой друг) с 200 конных копейщиков и князь Роман Рожинский с 4000 конных копейщиков. Когда силы Димитрия так возросли, он снял осаду Брянска и пошел к Орлу, который расположен совсем близко от города Болхова, где находилось войско Шуйского.[315] Главным или старшим военачальником у Димитрия был Меховецкий. Он был оттеснен Романом Рожинским, который и был утвержден главным или старшим военачальником.

В апреле они продвинулись поближе к Болхову, от чего московиты пришли в ужас и многие из них решили, что раз к нему пришло столько тысяч поляков, то он действительно Димитрии первый. Поэтому к нему пришло много князей, бояр и немцев, которым он тотчас же дал земли и крестьян, больше, чем они до этого имели. Это было причиной того, что они неизменно оставались на его стороне, хотя и хорошо видели, что он не Димитрий первый, а кто-то иной.

Димитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы пришли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными тогда как их господам в Москве пришлось голодать.[316]

Послы Ламсдорфа к Димитрию. 17 апреля немецкие начальники из лагеря Шуйского (ротмистр Бартольд Ламсдорф — невежественный молодчик, за свою жизнь не ходивший ни разу в чужие страны, зато в Лифляндии и в Москве славно поработавший пивными кружками, — лейтенант Иоахим Берг и хорунжий Юрген фон Аалдау), все трое люди невежественные, но отлично обученные московитским жульничествам, отрядили к Димитрию второму двух своих собратьев, Арндта Кудделина и Любберта фон дер Хейде, чтобы предложить свои верноподданнические услуги и при этом сказать ему, чтобы он продвигался вперед, а когда дело дойдет до сражения, то они перейдут к нему с развернутым знаменем.

Они не посмотрели на то, что присягнули Шуйскому и уже второй год служили ему и получали от него жалование и притом хорошо знали, что это не Димитрий первый, а кто-то совсем иной. Остальных конников, находившихся у них в подчинении, они собирались принудить дать свое согласие на это, тоже сдаться, а жен и детей оставить в Москве на погибель. И действительно, если бы их предательский замысел удался, как они хотели, Шуйский ни одного немецкого младенца в колыбели не оставил бы в Москве живым. Но всеблагой господь предотвратил это своими путями: он отнял у недозрелых начальников разум, они ежедневно напивались мертвецки пьяными, и у них из памяти вылетело все, что они предложили Димитрию.[317]

23 апреля, в день св. Георгия, войско Димитрия появилось у Каминска. Московиты тоже вышли в поле, и началась схватка. Тогда и немцев призвали выступить и померяться силами с поляками. А начальники были до того трезвы, что, и не вспомнив о задуманной измене, храбро напали на поляков и побили 400 человек. Димитрий и его военачальник Роман Рожинский сильно разгневались на это, приказали разыскать немецких перебежчиков и повесили бы их, если бы удалось их быстро найти, но те попрятались