Роковое дерево Книга пятая - Стивен Рей Лоухед

мере того, как он мчался куда-то все дальше, бархатный покров тьмы вокруг начал истончаться. В нем стали появляться крошечные точки света, словно светлячки, мерцающие в ночи. К этим первым пятнышкам постепенно присоединялись все новые и новые, пока Кит не отметил, что летит сквозь шипящие светящиеся брызги, огромные массивы светящихся частиц, набегающих волнами. Фотоны вспыхивали вокруг него, проносились сквозь него, сливаясь в струящиеся лучи; из ничего родился звук, похожий на звук прибоя, омывающего далекий берег. А он все мчался, а потоки частиц сливались в реки, смешивались, переплетались, соединялись друг с другом. Это все больше становилось похоже на островки света среди океана бесконечной ночи.

Потом эти светочи начали медленно сливаться друг с другом, образуя целые континенты. Кит пролетал мимо одного из таких световых сгущений как раз в тот момент, когда оно полыхнуло ослепляющей вспышкой. Кит ненадолго ослеп, а когда вернул себе способность видеть, перед ним медленно заворачивался диск новорожденной галактики.

И везде, там, где недавно ничего не было, происходили те же процессы слияния, рождения нового, а темных углов бесконечной ночи становилось все меньше. Вскоре даже самые пустынные области космоса засияли тысячами солнц, сверкающие острова на его глазах становились галактиками, вращающимися с изящной элегантностью, — каждая из них представляла собой светлую империю, содержащую бесчисленные царства и миры.

Кит попытался окинуть взглядом усыпанную блестками бездну и понял: каждый мир создан по изначальному шаблону, по мере развития все дальше и дальше уходя от первоначального замысла, и происходит это для того, чтобы Вселенная могла прорабатывать мириады возможных вариантов решений, принимаемых бесчисленными душами, населяющими эти миры. Эти светлые империи будут цвести до тех пор, пока не будет прослежен путь каждого изменения, пока каждый потенциал не будет реализован. Тогда и только тогда придет черед Точки Омега — это великое и славное празднование вечного существования, превращающее Вселенную в рай, обетованный с начала времен.

Раскинувшийся перед ним сверкающий массив ошеломил Кита. Он впитывал величественное зрелище, наслаждался им, вбирал в себя потрясающую творческую энергию, наполняющую все вокруг. А оно все ширилось, и конца этому процессу не было. Кит озирал все Творение, и знал, что он тесно связан с ним, навсегда вплетен в его узор. Глядя на бесконечный небосвод, он ощущал жизненную силу, пронизывающую Мультивселенную. Творящее космос начало воспринималось им не просто как безликая энергия, сила несла в себе явный отпечаток творчества; даже за пределами видимой Киту вселенной эта сила не ослабевала, она заключалась во всем, что он видел, она питала все это и мягко направляла к некоей цели.

Самым странным из того, что чувствовал Кит, было осознание: эта непостижимая бесформенная сила знает его, принимает его и лелеет его. У силы имелся характер, воля, желания и способности, в принципе не отличающиеся от его собственных, но неизмеримо превосходящие пределы понимания, отпущенные ему, Киту. Сила ни на минуту не прекращала работы над достижением своих целей и замыслов.

Пролетая, как комета, сквозь бурлящее жизнью пространство, Кит настолько поразился великолепием, что уже не заботился о понимании. Да и можно ли было понять невыразимое, осмыслить хотя бы малую часть целого? Достаточно было того, что ему позволили мимолетно заглянуть в самое сердце тайны, большей, чем сама жизнь.

Нескончаемое изумление довело Кита до изнеможения. Пределы восприятия он перешел давно, и потому просто закрыл глаза, давая им отдых. Оказалось, что это ничего не меняет; даже с закрытыми глазами он все еще мог видеть видение Творения, каким оно навсегда отпечаталось в его сознании. Некоторое время спустя — день, год, или несколько секунд? — Кит почувствовал, что полет замедляется. Конец наступил внезапно, как будто он свалился с высокой лестницы. Он упал на землю.

В голове пульсировала кровь, уши закладывало, болели все конечности и суставы, он лежал на боку и оценивал свое состояние. Если не считать шока, он, похоже, не пострадал. Он открыл глаза. Тонкий водянистый свет падал сквозь прорехи в кровле, составленной из скелетов множества животных. Его первой связной мыслью было узнавание: Костяной Дом.

Подняв голову, он огляделся вокруг. Рядом никого не было. Где остальные? Выжили? Нет?

Он поднялся на четвереньки и дополз до входа. На улице был солнечный холодный день. Свежий нетронутый снег лежал повсюду, блестя так ярко, что щипало глаза. Он глубоко вздохнул, ощущая вкус воздуха, словно холодного электричества. Кит встал и тут услышал голоса. Первый сказал что-то, чего он не смог разобрать, зато второй голос явственно ответил: «Я посмотрю внутри…».

Кит собрался обогнуть Костяной Дом; он даже успел сделать пару шагов, прежде чем ноги отказались ему служить, и он с кряхтением упал лицом в снег. Мгновение спустя рядом мелькнула тень. Он стряхнул снег с ресниц и увидел, что сверху на него смотрит очень озабоченная Вильгельмина.

— Кит, ты в порядке? — Она позвала кого-то невидимого. — Нашла! Он здесь!

Кит с трудом встал и оказался лицом к лицу с Касс. Она порывисто обняла его.

— Слава Богу! Мы не знали, где тебя искать.

— Мы? А кто еще здесь?

— Все. Джанни, Берли, Мина, я. Все вернулись.

— И двойники?

— Только мы. — Она покачала головой.

Кит внимательно осмотрел ее, пытаясь понять, та же перед ним женщина, которую он помнил. Он очень надеялся, что именно та, потому что знал, что никогда не сможет описать, а тем более объяснить все, чему он стал свидетелем.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила она.

— В отменном, — Кит улыбнулся. — Потом поговорим. — Он принялся озираться. — Где они?

— Все здесь. — Она взяла его за руку и обошла Костяной Дом. Там стояла Вильгельмина, Джанни присел на корточки рядом с Берли, сидевшим на земле. — Он немного расстроен, — объяснила Касс.

— … по воле Его, — говорил Джанни, когда они подошли. — Не думаете ли вы, что это с самого начала было Его целью, capito {Понимаете? (итал.)}? — Он взглянул на появившихся Кита и Касс. — Кит! — воскликнул он. — Слава Богу, ты вернулся.

Берли тоже поднял глаза, мрачно кивнул и снова опустил голову.

— Это вы не понимаете, — с грустью сказал он. — Для меня это была единственная надежда на искупление. Неужели непонятно? Я мог бы быть лучше.

— Но вы и так стали лучше, — возразил Джанни.

— Нет… Какое там!

— Именно стали, — заверил его Джанни.