Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

еще оставались на день. Мы впятером пошли гулять с Аней по поселку, встретили каких-то их приобретенных знакомых, остановились:

– Бедная Анечка. Наверно, трудно тебе: сразу две бабушки, два дедушки.

Искренний ребенок тут же выпалил:

– Нет, не трудно, у меня только одна бабушка злая.

Имелась в виду, конечно, я, которая тщательно следила, чтобы они с дедушкой не отклонялись за пределы разрешенного.

Но мы с ней нежно любили друг друга и тогда и всю последующую жизнь, хотя я наверняка ограничивала ее не только в том, что разрешалось сегодня, но и в некоторых надеждах. Она ездила в английскую школу на Кадашевскую набережную, и до какого-то времени ее провожали в троллейбусе, в том числе и мы иногда.

Мы с Юрой помним один замечательный разговор. Анюша заговорила про сережки, о которых мечтала. Была она в классе втором – третьем. Я, противница сережек в детских ушах, начала придумывать на ходу:

– Серьги разрешают только с девятого класса и только тем, кто учится без троек.

– Да? – Этот вопрос «да?» звучал как «кому ты говоришь?». Мы стояли в проходе в середине троллейбуса, и Анино громкое «Да?» вызвало дружный смех вокруг. Этот вызывающий улыбку эпизод тоже остался навсегда в анналах памяти.

Потом Анюша перешла в школу № 4, что была за универмагом «Москва», и она стала ходить в школу и обратно сама, заходя, по дороге домой, в известный продовольственный магазин «Спутник». Леня мне рассказывал, что иногда она покупала в дом какой-то продовольственный дефицит (на дворе был 90-й-91-й).

Мне Аня как-то сказала по телефону с гордостью:

– А сегодня я купила сливочное масло.

У нас продовольственным снабжением занимался Юра, потому что их институт заканчивал в пять часов против моих теоретических шесть тридцать, а практически восемь-девять, и я искренне удивилась:

– А что, масло уже тоже дефицит? – на что ребенок потрясенно ответил:

– Ниночка, ты что, с луны упала? – Голосом было остро подчеркнуто «с луны».

В 1989-м родился Бенечка, но Вероника не работала, чтобы растить его самой по мере возможности долго, и мы общались с ними только в специальные визиты. Однако было несколько счастливых месяцев, когда их попросили освободить съемную квартиру, и они жили у нас. (Тоже деталь того времени: плата за жилье в те годы росла не по дням, а по часам, и на какой-то момент хозяевам стало уже неудобно повышать плату тем же жильцам, легче было сразу заломить новую цену при новом вселении, и они сказали Мише с Вероникой, что собираются продавать квартиру).

Мы до сих пор нередко вспоминаем то предвкушение радости, когда, открывая дверь, мы встречали выбежавшего в коридор неизменно улыбающегося Бенечку.

В 90-м Оля уехала в Америку. Аня жила с Наташей и Леней в соседнем доме и часто заходила поиграть с братом. Они подружились, и он охотно ее слушался. Он трудно засыпал, и иногда Вероника сдавалась и просила Аню сменить ее в укачивании, на что Анюша охотно соглашалась.

У нас есть одна фотография семейной идиллии, когда во время прогулки в лесу Анюша несет Бенечку на закорках.

В январе 91-го Миша с семьей тоже уехал в США. Аня рыдала:

– Маленькие быстро забывают.

Она уехала осенью того же года к маме, «на год», как она тогда говорила, но, как оказалось, навсегда. Когда мы ее навестили через год в Бостоне, она, в первую очередь, повела нас в библиотеку, в восторге от возможности найти – заказать любую книгу. Ее любовь к чтению (теперь – на двух языках) помогла сохранить чистый русский язык и развила хорошее знание русской литературы.

Бенечка оказался в США в два года и говорит с акцентом, часто вставляя английские слова.

Еще в большей степени проблемы с русским языком у Лоти, которая родилась в Чикаго спустя четыре года после из приезда.

Аня встретилась с Беней совсем не скоро, и он, разумеется, забыл все связанное с Москвой и Аню, в том числе. Однако, поскольку все Мишины дети – горнолыжники с раннего детства, позже он стал периодически собирать их всех вместе в горах, иногда Анечка приезжает к нему в Чикаго, когда дети общаются, и, как я поняла, Анечка сохранила теплые чувства к младшему брату.

А нам после отъезда Миши и внуков из Москвы стало очень одиноко. По возможности навещали их, увидели Лотю уже не только на фотографиях, жили от поездки к поездке, от одного их видеоотчета, который попадал к нам с оказией, до другого.

Мы уже оказались в возрасте, когда называться бабушкой и дедушкой было вполне естественно, но внуков рядом не было.

Отъезд

Мы много работали, и это сильно отвлекало от грустных мыслей. До какого-то времени. А потом я вдруг завелась, и Юра, как всегда, меня поддержал: едем!

Продали квартиру, и Юра был занят ее освобождением. Отвозил куда-то на крыше девятки нашу громоздкую мебель по частям (наш старый жигуленок в прямом смысле развалился на дороге: оторвалось сцепление, и отломалась полуось). Проблема была с пианино: в наш небольшой лифт оно не влезало, а нанимать грузчиков, чтобы снесли с пятого этажа (потолки в доме были высокие, на этаж – три пролета) было дороже стоимости пианино. Наконец, удалось отдать его бесплатно, с нашими благодарностями, в штаб-квартиру все той же баптистской организации «Возрождение», и их представители организовали спуск когда-то милого нашему сердцу инструмента на тросах с балкона.

Я была очень занята на работе, а после дефолта – еще и переживаниями вокруг наших денег от продажи квартиры, застрявших на какое-то время в банке, и вся текучка как-то отвлекала от понимания, что это не пробная игра, а всерьез и насовсем.

Иногда в виски бился вопрос: что я делаю? Зачем? Отличная работа, любимые и любящие ученики, прекрасный коллектив на работе. Гасила в себе этот вопрос и не делилась с Юрой, но иногда ночью в памяти вдруг включался, как магнитофонная запись, один услышанный разговор во время нашей поездки в Израиль в 1992-м.

Мы ждали какой-то назначенной встречи в коридоре Техниона. На лестничную клетку вышла группа студентов, не подозревающих, по-видимому, что многие вокруг понимают по-русски.

– Ну как твоя мама?

– Привыкает понемногу, но никак не может наесться.

– Мои-то приехали из Москвы, с этим проблем не было. Но вообще, они все утверждают, что приехали ради детей. Не скажешь ведь им, что нам, детям, это вовсе и не нужно…

А Мише мы нужны? Я была не уверена, в каком качестве. Внукам, которые нас забывали к следующему