Когда умирает король - Элина Бакман

— Неужели об исчезновении совсем не сплетничали? — спрашивает Саана. — Не сохранился ли у вас список или какой-то другой документ, где были бы перечислены все подростки и вожатые, задействованные в конфирмационных лагерях разных лет? — Саана чувствует, как недостаток сна слегка раскрепостил ее. Убрал лишние фильтры. В кои-то веки она спрашивает конкретно то, что нужно. И с вопросами еще не покончено.

Без особого энтузиазма Антти-Юхани Форс рассказывает о церковных архивах и говорит, что сделает все возможное, дабы чем-то помочь Саане, но возраст берет свое, и память уже не так хороша. Когда Саана уходит, священник задумчиво провожает ее взглядом.

РЕЧНЫЕ ДЕВЫ

Вероломный порог вызывает у местных страх и трепет, однако они, Речные девы, его тайные поклонницы. Им посулили золотые горы, и они дали обет молчания. Крещение дарует им святость, но цена этой святости — молчание. Их собственной волей было стать Речными девами. Преисполненные тишины, ученицы церковной школы сидят, склонив головы, в одной руке — камень, в другой — долото. Пальцы изодраны в кровь, но они продолжают проделывать в камнях крошечные норки, чтобы потом скормить готовые чашечники речным водам. Два жертвенных камня на влажном травяном пригорке. По одному на каждую девушку. Камни — тем, кого забрал порог.

Преисполненные тишины, совершают они паломничество к матери Хелены, просят отдать им Хеленину старую резинку для волос. Бархатную темно-синюю резинку. Они вдыхают застоявшийся, тяжелый воздух в комнате Хелены, ароматы найденных в ящичке духов «Ив Роше» и одежды, сохраняют все в своей памяти. Они снимают волосы Хелены с ее старого гребешка и наблюдают за тем, как тоненькие ниточки неспешно летят на ковер. Ясный, прозрачный свет едва зародившейся осени проникает в комнату через арочное окошко, обнажая царящую повсюду скорбь. Они легонько прикасаются к ткани декоративных подушечек Хелены, к корешкам книг и под кроватью находят коробку, где покоятся дневники Хелены. В полном молчании читают они эти записи, ища то, что подтолкнуло Хелену к смерти. Они аккуратно вынимают последний из дневников, передают его из рук в руки, вдыхают по очереди его запах и кивают друг другу, выказывая полнейшее взаимопонимание. Дневник пропитан тайной. Наконец нашлась ниточка, связывающая их с Хеленой. Они поделят Хеленины записи, которые не принадлежат полиции, не принадлежат хищникам. Их объединяет тайна, идущая по пятам, дышащая в затылок по ночам, за завтраком, на пути в школу, в скучных домашних заданиях и вечерами, когда время ложиться спать. И эту тайну у них никто не отнимет.

Они красят глаза черной краской, облачаются в белое и одна за другой едут по песчаной дороге на велосипедах. Они пьют горькое яблочное вино и кривятся, вспоминая о мальчиках и мужчинах, стремящихся разглядеть их обнаженную кожу сквозь тонкие одежды. Они поднимают в воздух средние пальцы и едут еще стремительнее. Они попробовали все. И больше никогда не будут. Они звонят в чужие дома, молча дышат и затем бросают трубку. Они прокалывают шины этим напыщенным индюкам, режут ножами резину и со смехом убегают в нежные объятия летней ночи.

Днем они тише воды, ниже травы. Серые воробушки, чирикающие под дудки учителей и родителей. Но по вечерам и на выходных они собираются вместе на одном и том же тайном месте. Они кланяются алтарю, объединяют силы и становятся куда могущественнее, чем поодиночке. Они пытаются приручить черных дроздов. Они бегут за бабочками-траурницами, воображая себя на их месте. Они пьют яблочное вино, принося его в жертву тем, кто покинул их круг. Поминают. Они огромны, они сильны, они загадочны, они меланхоличны, они помнят о клятве и помнят о девушках, которых остальные уже давно позабыли. Иногда, когда поблизости нет посторонних, они погружаются в воду, ведь они — Речные девы. Огненно-рыжая, иссиня-черная и исчезнувшая, светлая как лен.

13 ИЮЛЯ, СУББОТА, ХАРТОЛА

— Ты заметила, что дошла до дома не одна? — спрашивает тетя, поднимая голову от куста картошки.

— В каком смысле? — Саана сбита с толку. Она только ступила на двор и еще не успела заметить в саду тетю.

— Мужчина в машине немного напоминал пастора, — сообщает тетя, вновь погружаясь в прополку грядки.

Содрогнувшись, Саана оглядывается назад, на дорогу. Звук мотора неподалеку — послышался или нет? Саана не уверена, что тетя говорит серьезно. Дорога пуста. Людей нигде нет.

Саана проходит в дом и ненадолго садится на кухне. Ей тут очень нравится: кухня обставлена немного замысловато, во французском стиле, и оригинально сочетает в себе элементы старины и современности. Когда Саана была совсем ребенком, эта кухня своими ароматами и атмосферой безмятежности быстро завоевала детское сердечко. В углу красуется старинная чугунная пекарная печь, но у нее есть и достойный конкурент — чудесный крестьянский стол. Саана помнит, как любила в детстве заползать под него, в «домик», изучать порожденные временем трещинки в столешнице и поглаживать обветшалую древесину. Еще она обожала старый шкаф для посуды, ставший прибежищем для всех плошечек, тарелочек и чашечек, собранных тетей за многие годы. Саана заметила, что тетя питает особую любовь к арабской посуде: ее в доме становится все больше. Если в кухонные шкафчики помещается не все, на помощь приходит сервант в коридоре. И хотя очень многое на кухне может похвастаться пережитым столетним юбилеем, на новую и современную духовку тетя решила не скупиться. А тающие на языке кулинарные шедевры рождаются на газовой плите.

В один прекрасный день, когда Саана по-настоящему осядет где-нибудь, у нее будет такая же восхитительная кухня — по крайней мере, в мечтах.

Нужно переодеться во что-то поудобнее, и Саана поднимается к себе наверх. Ноги будто налились свинцом из-за ее недосыпа. На втором этаже одну из коридорных стен украшает маленькая картина с лисичкой. В голове Сааны тут же вспыхивает воспоминание из детства. Она идет своими крошечными босыми ножками по дощатому полу, наверху застоялся теплый воздух, на стене висит картина с лисичкой. Лисьи глаза-бусинки пронзительно смотрят. Саана останавливается у картины и легонько касается поверхности полотна кончиками пальцев. Кажется, будто она может услышать доносящиеся с нижнего этажа голоса взрослых, звуки семейных торжеств. На языке ощущается фруктовый вкус напитка Лоухисаари[63], который тетя только-только смешала, — его так приятно потягивать через трубочку, сидя на садовых качелях. Саана присматривается к лисичке, притаившейся у самого входа в еловый лес. Тетя как-то упомянула о том, что это подарок одного старого друга. Саана находит подпись. Черные буквы едва прослеживаются на фоне темно-зеленого мха: «Król».

Саана принимается перебирать одежду, образовавшую на кресле некоторое подобие тряпичной свалки. Домашних штанов нет — наверняка в стирке. Краем глаза она замечает, что на прикроватном столике что-то неуловимо изменилось: будто вещи лежат немного по-другому. Негативы и копии статьи теперь на самом верху, хотя до этого точно хранились между страничками блокнота. Озадаченная, Саана возвращается вниз. Вскоре со стороны веранды доносится грохот: там хозяйничает тетя.