Там, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс

Официант принес fegato alia veneziana – печенку, запеченную на гриле, под нежнейшим луковым соусом. Тут же вспомнился наш с Луизой ланч в Неаполе, момент, когда в ресторан привели затворниц из сумасшедшего дома. Мне захотелось, чтобы дверь этого ресторанчика отворилась и они зашли бы, и я дал бы им немного еды, развозимой на тележках.

В конце концов я удостоверился, что издатель действительно имеет виды на мой опус.

– Можем предложить вам аванс в шестьсот фунтов, – сказал Фрейтас, накладывая себе жареной картошки. – Больше, прошу прощения, пока не могу, но это аванс. Потом вы получите гонорар по обычной схеме. Еще вина?

– Спасибо вам, – сказал я. – Огромное вам спасибо.

Снова собравшись на остров к Перейре, я еще раз прокрутил в памяти все, что мне было известно о старике. Родился он в 1887 году в Париже, в англо-испано-французской семье. Работал в Англии и Франции, сначала психиатром, потом невропатологом, специализация – старческие проблемы. В основном нелады с памятью. В Первую мировую служил в одном пехотном подразделении с моим отцом, по каким-то причинам не смог попасть во французскую армию. В 1940 году, когда Франция капитулировала перед немцами, работал в парижской больнице Сальпе-триер. Старик забавно и подробно описывал, как пытался примкнуть к не существовавшим на Луаре отрядам Сопротивления, но потом рассудил, что ему как бывшему офицеру проще будет снова записаться в британскую армию. Человек с опытом, при орденах, умеющий воевать, он был зачислен в медслужбу сухопутных войск в 1941 году. Его хотели оставить при штабе, но квалифицированных врачей катастрофически не хватало, и в 1943 году Перейру на морском военном транспорте отправили в Северную Африку. Я даже подскочил, когда это услышал. После я подсчитал, что они отплыли всего на несколько дней позже моего собственного батальона. Нас высадили в Алжирском порту Бон (теперь он, кажется, обрел исконное доколониальное название, Аннаба) как раз во время муссонных дождей. Можно сказать, Перейра следовал за мной по пятам.

Тридцать лет брака, но детей не было, а жена умерла. С неврологии он в какой-то момент снова переключился на психиатрию, а лет тридцать назад вдруг резко сошел с исследовательской дистанции.

Вот, собственно, и все, что я знал об островитянине. Но если я все-таки соглашусь стать его литературным душеприказчиком, надо бы почитать его статьи и книжки. В мой предыдущий визит старикану удалось (возможно, в силу особенностей моего характера и обстановки в целом) настроить меня на исповедальную волну (но выудил он из меня далеко не все, хотя, наверное, думает иначе). Да, я просто обязан разведать, что, черт возьми, Перейра делал в огромной теплице, пристроенной к дому. Настал мой черед провести небольшое расследование. В семидесятые годы на одной из парижских конференций мне посоветовали наведаться в Американскую библиотеку на улице Генерала Каму. Она состояла в основном из книг на английском, но в каталоге имелись ссылки на французском, а многие материалы были представлены на двух языках.

Совсем не обязательно лететь в Марсель, решил я, поеду лучше поездом в Париж и попробую что-нибудь найти про Перейру в Американской библиотеке. А уж потом на юг, на остров.

Я спросил у библиотекарши, есть ли у них французский аналог справочника «Кто есть кто».

– Да, – сказала она с американским акцентом. – Вам нужен ежегодник «Ле Ботен монден». «Кто есть кто во Франции» у нас тоже есть.

– Называется «Ки э ки»?

– Нет, не совсем так.

– У французов вечно все не так, любят удивлять, верно?

– И это тоже не совсем так, поэтому мне тут нравится.

После недолгого обсуждения я понес оба толстенных фолианта к огороженному столику, пролистал до буквы «П»: Перейра присутствовал и там и там. Типовой набор сведений.

Ne le 9 mars 1887 a Paris 12 г… Fils de: Antonio Maria Pereira, diplomate, et Elizabeth Georgina Waters… Etudes:… Carriere:… Salpetriere… Royal Manchester Infirmary… consultant senior… Ecole de Neurologie… professeur de chaire…

Где и у кого родился, где и когда воевал, где учился, должности, звания, про все это Перейра мне рассказывал более подробно, разумеется. После статьи шел список публикаций, в котором фигурировали не только медицинские статьи и монографии, но и работы, адресованные менее подготовленному читателю, например «Альфонс Эстэв: человек, который забыл, кто он» (Лондон, 1959).

Я пробежался взглядом по остальным названиям. Глаз зацепился за следующее: «La Conspiration de la Serre» (roman, Edition du Seuil, 1964).

Боже милостивый, роман! Сер… Кажется, так называлась деревня в Северной Франции, на Сомме, где проходили масштабные сражения. Однако артикль «la» рядом с названием города меня озадачил. Я снова подошел к столу молоденькой библиотекарши.

– Вы не знаете, что означает французское слово serre? – спросил я.

– Это стеклянный дом, теплица.

– Благодарю вас. Тогда можно сказать «оранжерея». «Тайна оранжереи». Неплохое название для романа, как вы думаете?

– Я думаю, что «Тайна стеклянного дома» лучше. «Оранжерея» – тут слышится что-то оранжевое. – Она улыбнулась.

– Возможно, вы правы. Человек, способный подмечать такие нюансы, наверняка и сам мог бы писать романы.

Она снова улыбнулась и сдвинула очки вверх, на копну каштановых волос. У меня возник порыв пригласить ее на ланч, но, подумав немного, я сдержался. Приглашу, а она через пять минут общения мне разонравится, так зачем время терять? И даже если не разонравится, что дальше?

Уговорить, чтобы попросила напарницу ее подменить, и потащить в отель? Или остаться в Париже и вести чинную осаду посредством букетов и ужинов, чтобы в конце концов услышать, что дома в Делавэре у нее есть парень? Я словно бы снова заглянул в бездну ни к чему не ведущей привязанности, как в истории с Анной. Избави боже. Я быстренько ретировался, вышел на овеваемую ветерком авеню Рапп и зашагал к реке.

Парижская легкость бытия могла бы показаться мне слишком тяжкой, но этот город обладал неоспоримым очарованием. Красные навесы над тротуарами, круглые столики с плетеными стульями, написанное мелом menu du jour возле ресторана – сразу видишь, что у них нынче в ассортименте. Главное, не вестись на отвратительно приготовленный cote de…, за которым обычно следует кусок заранее купленного в магазине торта. Это тоже часть парижского бытия, там всегда рады обдурить простодушного клиента. То ли дело яйцо под майонезом, сэндвич с камамбером и пол-литровая бутылка красного, а потом крепчайший кофе, cafe double; после такого перекуса мир кажется прекраснее.

Очень довольный собой и жизнью, я дошел до моста Альма с его размашистыми арками. Следующий пункт – Национальная библиотека, где я надеялся получить на руки роман «La Conspiration de la Serre». В прошлый раз я добирался туда на метро, страшно неудобно. И мне не понравились тогда новые вагоны с пневматическими дверями на линии Венсен-Нейи. Я люблю старые дребезжащие на ветке Клиньянкур-Орлеан, где бродят незримые призраки Вердена, тени безногих и безруких раненых с нищенскими котомками на животе. У меня были деньги на такси, но его ведь еще надо было поймать. Саймон Нэш предупредил, что на крыше таксомотора три лампочки, если включена одна, это значит: «Еду к своей милашке» (то есть довезу только того, кому со мной по пути). А если все три, тогда: «Шли бы вы, медам и месье, куда подальше».