Хафиз и султан - Самид Агаев

– Курбан, – назвал он свое имя, – житель этой деревни, к услугам вашей светлости.

Это обращение привело Али в замешательство, но он быстро сообразил, что всему виной его богатая одежда. Сельчанин кивнул, в этом кивке был вопрос и ожидание ответа.

– Ночь застала меня в пути, – сказал Али, – я хочу остановиться в вашей деревне, может, ты укажешь дом, в котором я мог бы рассчитывать на гостеприимство.

– Конечно, укажу, пойдемте за мной.

Курбан привел Али к дому, который выделялся среди десятка других добротностью. На крик вышел хозяин. Курбан объяснил причину их появления.

– Их светлость хочет оказать нам честь и переночевать в нашей деревне, вот я и привел его к тебе.

– Почему же ты не привел его к себе? – резонно поинтересовался хозяин дома.

– Я бы привел, но мой дом уронит честь нашего села, да и угостить мне его нечем, – искренне ответил Курбан.

– Прошу вас, ага [130], будьте моим гостем, – сказал, усмехнувшись, хозяин. Он позвал сына, который взял поводья лошади и увел ее. Али поблагодарил и вошел в дом.

В комнате с крошечным оконцем царил полумрак. По стенам бегали всполохи огня от пламени очага. Хозяин принес хлеб, сыр, и дымящийся травяной чай.

– Не беспокойтесь, – сказал Али. – У меня с собой есть еда.

– Она вам еще пригодится в дороге, – ответил хозяин. – Далеко ли путь держите?

– В Хилат, – не таясь, ответил Али.

– В Хилат, – повторил хозяин. – Известно ли вам, господин, что Хилат осажден войсками хорезмшаха?

– Известно, я как раз к нему и направляюсь.

– Вы состоите на службе у хорезмийцев? – осторожно спросил хозяин.

– Нет, я по личному делу.

Хозяин облегченно вздохнул и вышел. Али слышал, как за стеной он с кем-то разговаривал, словно отчитывал. Затем он вернулся. Вместе с ним, смущенно улыбаясь, в комнату вошел Курбан и, скрестив ноги, подсел к расстеленной на войлочном паласе скатерти.

– Угощайтесь, – пригласил хозяин.

Али, прежде чем приступить к трапезе, решив, что излишняя набожность пойдет только на пользу, начал было благодарить Аллаха милостивого и милосердного, но заметил, что хозяин и Курбан как-то странно переглянулись.

– Что-то не так? – оборвал Али.

– Что вы ага, ваша вера – это ваше личное дело.

– А вы разве не…? – с удивлением поинтересовался Али.

– Мы, господин, если вы не возражаете зароастрийцы, огнепоклонники.

– Ну что вы, как я могу возражать, – сказал Али. – Мы в душе все огнепоклонники, бывшие.

– Мы не бывшие, мы настоящие, – твердо сказал хозяин.

– То-то я смотрю, у вас огонь горит, – сказал Али, но шутка повисла в воздухе. – В любом случае ваша религия старше моей, – миролюбиво сказал Али, – и, главное, в ней есть полная ясность. Борьба добра и зла, вот белое, вот черное. Ахура Мазда. Но с имуществом, как и с женами полным порядок, то есть неприкосновенность. Правда, Маздак [131] в крайности ударился, стал имущество отнимать, на жен чужих поглядывать стал. За это его и закололи. А у нас, к примеру, очень все запутанно, очень сложно, простому человеку не разобраться. Пророк наш, еще при жизни сказал, что после него ислам разобьется на семьдесят три секты. Как в воду глядел, так оно и вышло. Кадариты, мутазилиты, ваххаббиты, кайсаниты, сунниты, шииты, всех не то, что запомнить, пересчитать трудно. Два последних течения по сей день, уничтожают друг друга, почем зря.

В словах Али была самокритика, уловив ее, хозяин смягчился, лицо его прояснилось.

– Ага, – очень образованный человек, – сказал он.

Али поклонился. Вошел сын хозяина, неся тушку курицы, обмазанную какой-то коричневой пастой. Он ловко нацепил ее на вертел и установил над очагом. Все трое мужчин с любопытством следили за его движениями. Вскоре комната наполнилась ароматным запахом.

– Жаль, что мусульмане не пьют вина, – произнес хозяин. В его словах был вопрос, и одновременно утверждение.

– Отчего же, – возразил Али, – Все зависит от обстоятельств. Например, путник, терпящий тяготы дороги, свободен от многих религиозных обязанностей.

– Правда, вина у нас нет, – добавил хозяин.

– Зачем тогда говорить о том, чего нет? – резонно спросил Али.

– Мы пьем арак, не желаете?

– Дареному коню в зубы не смотрят, – ответил Али русской поговоркой.

Хозяин на мгновение задумался, но затем улыбнулся. Правильно истолковав ответ, он достал из ниши под потолком небольшой кувшинчик и разлил по чашам прозрачную жидкость. «И кувшин маловат, и чашечки детские» – подумал Али, но через несколько минут взял свои слова обратно.

– Пусть сопутствует удача вашему делу, ага, – сказал хозяин. Он взял чашечку, выдохнул воздух и опрокинул ее в рот. Али хотел последовать его примеру, но остерегся, решив, что эта ловкость – результат тренировок. Он выпил свою чашечку медленно, с нарастающим отвращением. Выдохнул, взял со столика несколько листьев кресс-салата, стал жевать, чувствуя, как горечь зелени отбивает вкус арака.

– Забористая, – сказал Али, употребляя выражение своего друга Егорки.

Мужчины доброжелательно смотрели на него.

– Закусывайте, ага, – предложил хозяин. – Арак очень крепкий, с непривычки может в голову ударить.

– А мне и с привычки все время ударяет, – засмеялся Курбан. Али понял, что он здесь именно из-за выпивки.

– Где вы ее берете? – спросил Али, кладя на лаваш кусочек сыра. – Сами делаете?

– Здесь недалеко армянская деревня, у них покупаем. Они ее делают.

– Понятно, армяне разве что-нибудь хорошее могут сделать? – заметил Али.

– Вообще-то мы всегда у них покупаем, – вмешался Курбан. – Они хороший арак делают, лучший в округе.

– Это вы напрасно, – сказал Али, с ужасом глядя, как хозяин наполняет его чашку. – Армянам доверять нельзя.

– А мы им не доверяем, – отозвался Курбан, – Это они нам доверяют, в долг всегда отпускают.

– Тебе, кажется, уже не дают, – заметил хозяин.

Курбан кашлянул, и отвечать не стал.

Арак, в самом деле, ударил Али в голову, виноградную водку ему до этого пить не приходилось. От напитка нечестивых в нем вдруг взыграла религиозность. Все, чему его учили в медресе, стало всплывать в его сознании.

– Как вам живется рядом с неверными? – спросил Али.

– Очень хорошо живем, они мирные.